Пожелайте мне неудачи
Шрифт:
Да, это была низшая ступень Опеки. (Позднее, когда в нашей стране компьютеры, а вместе с ними – и компьютерные игры, стали более доступными массам, я поразился сходству схемы операции «Опека» с какой-нибудь аркадной игрушкой типа «Принца» или «Голден Экс». И там, и тут суть была одна: герой продвигается к цели, последовательно переходя от низших уровней к высшим.) Такой вывод можно было сделать хотя бы на основе тех ограничений, которые налагались на мою оперативную деятельность – как во временном, так и в пространственном плане. Мне был выделен определенный сектор в городе, в пределах которого я обязан был действовать. Это был небольшой квартал, состоявший из десятка жилых домов, пары магазинов и прочих объектов обслуживания населения… Да и сам интервал времени, который мне отводился, – от нуля до двенадцати часов – оказался не таким уж насыщенным событиями в жизни Подопечного. Ночью-то нормальные люди, к каковым относился и Подопечный, имеют обыкновение спать, а не шататься по улицам, а ведь большую часть «моего времени» занимала ночь. Далее. В мою «сферу интересов» входила лишь забота о физической неприкосновенности Подопечного, а, как я сам потом убедился, Генон был прав: телохранителем быть намного
Разумеется, я не собирался лезть в бутылку и доказывать с пеной у рта Генону, что способен на большее, чем таскаться тенью за Подопечным и следить, чтобы он, зазевавшись, не угодил ненароком под троллейбус да чтобы ему не обидели пьяные хулиганы, если он будет возвращаться домой после полуночи.
К тому же, забот поначалу мне и так было достаточно. График работы был организован так, что времени на свои личные дела почти не хватало. Помимо тех двенадцати часов, когда я должен был находиться в «повышенной боевой готовности», не исключалась возможность того, что в любой другой момент меня поднимет по тревоге либо сам Генон, исполнявший в операции роль главного координатора, либо оперативный дежурный по Опеке – была у нас и такая функциональная обязанность, которую поочередно исполняли самые приближенные к Генону лица. Кроме этого, чтобы постоянно быть в курсе обстановки, следовало несколько раз в «личное время» запрашивать у дежурного сводку новостей Опеки (при «лавинообразных изменениях ситуации» я должен был перейти на постоянный прием сообщений с помощью крошечного радиотранслятора – позднее с этой целью стали использоваться пейджеры и сотовая связь).
Первое время, отдежурив свой срок и добравшись в однокомнатную квартирку, которую мне любезно выделил «отдел нуль» на время выполнения задания, я валился с ног от усталости. Хотя, если разобраться, ничего особенного делать мне не приходилось. Да, пару раз в течение первого месяца мне пришлось прийти на помощь Подопечному, но в обоих случаях вмешательство мое носило чисто профилактический характер и, по большому счету, не было вызвано какими-то экстремальными обстоятельствами. Мне даже и таскаться-то за Подопечным особо не приходилось, если не считать провожания его утром на работу. Все остальное время я слонялся в окрестностях НИИ, где он работал. Тем не менее, я уставал… Может быть, сказывалось напряжение, вызванное всей этой дурацкой атмосферой таинственности вокруг Подопечного, когда не знаешь, чту может произойти. Ведь страшнее всего человеку тогда, когда он не понимает окружающего мира и не может прогнозировать, что его ожидает через час, завтра, на следующей неделе… А может быть, дело было в другом. Не знаю…
Однако, несмотря на усталость, проклятые вопросы продолжали сверлить мой утомленный мозг. И дело было не в праздном любопытстве с моей стороны, вернее, не в нем одном. С одной стороны, я понимал, что всей этой возне, затеянной Комитетом вокруг скромного инженеришки, кем-то наверху, видимо, придается такое важное значение, что даже рядовых исполнителей решено не посвящать в замысел операции, и не обижался: в конце концов, командир роты, поднимающий бойцов в атаку, чтобы овладеть невзрачной высоткой, не обязан знать, какая роль отводится этой точке на карте в стратегических планах главнокомандующего. Так уж наш мир устроен, что люди имеют равные права только теоретически, практически же кесарю – кесарево, в том числе и в отношении обладания информацией… Но с другой стороны, мной в то время овладел нездоровый азарт. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы уяснить: от меня скрывали нечто важное, а это дразнило мой исследовательский инстинкт – каждому человеку он присущ в той или иной степени, ведь именно поэтому люди так обожают транжирить время на решение кроссвордов, головоломок и прочую чепуху, от которой, как известно, хлеба насущного не прибавляется. Поэтому тайна, которой была окутана Опека, все больше становилась как бы перчаткой вызова, брошенной моим умственным способностям…
Вернувшись в свою холостяцкую каморку после очередного раунда дежурства и наскоро перекусив, я ложился, не раздеваясь, на тахту, прикрывал глаза и начинал мысленно перебирать страницы личного дела Подопечного заново – одну за другой, не спеша, то и дело останавливаясь, чтобы обсосать какие-нибудь факты наподобие рыбьих косточек…
Вскоре я почувствовал, что картина начинает понемногу проясняться. Не сказать, что в результате своих размышлений я получал стопроцентную уверенность, но кое за что мне удавалось зацепиться.
Я составил для себя перечень тех событий в жизни Подопечного, которые, на мой взгляд, имели хоть какое-то отношение к Опеке (то есть, привлекли внимание Комитета к этому человеку, были проявлением Опеки, и так далее). Их было не очень много.
… Итак, рождение в небольшом городке на Урале в тот год, когда Гагарин совершил полет в космос (имеет ли это значение?). Родители – ничего особенного из себя (разумеется, для Комитета, и только для Комитета!) не представляли и представлять не могут, ввиду того, что к государственным и иным тайнам доступа не имели, трудились на электромеханическом заводе всю сознательную жизнь (отметить, что отец умер, когда мальчику было десять лет, от рака гортани).
Факты из слюнявого детства: первый зуб прорезался в возрасте одного года с лишним (интересно, нормально это или нет?)… Говорить начал поздновато: в два с половиной года, причем слово, которое произнес первым, было не «мама» и не «папа», а почему-то –"шерсть"… Благодаря бабушке, с которой оставался дома, пока родители были на работе, рано начал читать (в три с половиной года одолел «Капитанскую дочку» – естественно, на уровне механического прочтения без особого понимания смысла, а в четыре года по заказу соседей, гостей и родственников бегло шпарил передовые статьи из «Правды»)… В семь лет Подопечный идет в школу, каковую успешно заканчивает десять лет спустя. С первого класса – отличник. Круг интересов в школьные годы: литература (детективы, фантастика, стихи), музыка (рок, поп, барды), радиотехника (сборка детекторных приемников, всевозможных усилителей, радиоуправляемых моделей и еще черт знает чего) – в общем, достаточно
Второй период жизни Подопечного, который условно следует назвать «армейским», не очень продолжителен, но характерен полным отрывом от привычной среды обитания – родителей, друзей, пэтэушных пассий и прочих реалий мирной советской жизни.
После двухнедельного скитания по пересыльным пунктам Подопечный попадает в доблестную Группу Советских Войск в одной из восточноевропейских стран. Видимо, с учетом пэтэушной квалификации его определяют в отдельный батальон по ремонту автомобильной техники (сокращенно – ОБРАТ), но, не успев пройти так называемый «курс молодого бойца», молодой боец валится в госпиталь с двусторонним воспалением легких (май в том году оказался на редкость холодным, с ночными заморозками до минус пяти)… Но, рано или поздно, все хорошее кончается, и потом начинается борьба за самое настоящее выживание – как в дебрях джунглей Амазонки или в колонии строгого режима… Фактов, относящихся к этому отрезку времени, в досье много, но все они достаточно однообразны. Издевательства со стороны «дедов», побои в «каптерке» и нескончаемое чередование наказаний в виде дополнительных нарядов, чистки «очков» лезвием бритвы и мытья пола казармы зубной щеткой… Вечное чувство голода, висение соплей на турнике под яростный рев сержанта до появления кровавых волдырей на ладонях, слезы под одеялом после отбоя и отчетливое понимание того, что ты – не человек, а вошь заразная, каким-то образом проникшая в здоровый, в общем-то, организм славных Вооруженных Сил, а посему вполне заслуживающая травли со стороны сослуживцев и отцов-командиров… Все это убедительно свидетельствует о том, что уж тогда-то Подопечного никто не опекал, и в том, что он благополучно дослужил до «дембеля» и в конце службы даже приобрел сержантские лычки на погоны, была его личная заслуга. Воистину, «спасение утопающих – дело рук самих утопающих»!..
На мой взгляд, Опека могла начаться только в третий период жизни интересующего меня человека – «столичный», он же – «студенческий». Поэтому к каждому из событий этого раздела биографии нашего клиента стоило приглядеться внимательнее.
… Так получилось, что сослуживец попросил Подопечного по пути «на дембель» зайти в Москве к его родителям и передать им привет, письмо и небольшую посылку с пустяковыми заграничными сувенирами. Что наш герой добросовестно и выполнил.
Одного он не мог предполагать: что у сослуживца окажется восемнадцатилетняя сестра, которой сразу же приглянется стройный сержант с чистым, открытым лицом.
Родители сослуживца, будучи людьми простыми, смекнув возможность сбагрить дочь в раннее замужество за стеснительного, а значит – хорошего, паренька, развернули бесхитростную интригу, суть которой заключалась в обильном угощении Подопечного крепкой брагой и прочими домашними яствами, от которых парень отвык за время службы в армии. В результате демобилизованный сержант задержался в Москве не на день, как предполагалось, а почти на месяц – хорошо еще, что он ехал домой, по примеру гоголевского ревизора, «инкогнито», желая сделать матери сюрприз, иначе несчастная женщина испереживалась бы… К счастью или к несчастью, но от раннего брака с, в общем-то, неплохой, но нелюбимой девицей Подопечного спасло лишь то, что их интимная близость, коей способствовали и гостеприимные родители, по счастливой случайности (уж не с этого ли началась Опека?!) не увенчалась беременностью, и когда это выяснилось, заблудший экс-сержант рванул когти из коммунального уюта чисто по-английски… Подобно герою фильма «Я шагаю по Москве», он блуждал по столице до тех пор, пока не обнаружил, что денег на поезд до дома ему не хватит, даже если путешествовать в общем вагоне. Тогда он в отчаянии огляделся и увидел через дорогу внушительное здание с колоннами, перед которым мельтешили люди, в основном, его возраста. Это был Московский электротехнический институт связи, в который как раз в тот год был внушительный недобор (!), вследствие чего руководством вуза было принято решение принимать всех желающих без разбору и ограничений. Скорее, из интереса, чем осознанно, Подопечный двинулся в приемную комиссию (сыграло свою роль увлечение радиотехникой в детстве?). Там выяснилось, что первый вступительный экзамен должен состояться на следующий день. Правда, у юноши в сержантских погонах не имелось с собой всех необходимых для поступления документов, но приемная комиссия все-таки допустила его к экзаменам. Неизвестно, что именно сыграло свою роль: то, что в армии не сумели до конца выбить из башки Подопечного школьные познания, или то, что он являлся на экзамены в военной форме, как фронтовик в сорок пятом году, – но сдал он все на «отлично» (между прочим, организовать ему это поступление для Комитета было бы легче, чем простуженному чихнуть: всего один звонок ректору – и нет проблем!). Кстати, он так никогда и не рассказал ни матери, ни своей младшей сестре о том амурном приключении, что предшествовало его поступлению в институт…