Пожертвовать всем ради нее
Шрифт:
Ненавистный ошейник был тяжел, мешал дыханию, царапал неровными краями кожу, не давал забыть о себе ни на секунду. Илриан со всей страстью проклинал мерзкую вещицу на своем горле и в то же время прекрасно осознавал, насколько ему повезло, что она на нем есть. Его могли обезвредить и другим способом. Способом, к которому прибегали, когда нужного артефакта не было под рукой или хотелось поизмываться над пойманным врагом, а такое случалось частенько.
Чтобы лишить кого-то речи, необязательно использовать дорогие магические игрушки: достаточно отрезать пленнику
Если подумать, с Илрианом обошлись вполне милосердно. Его язык все еще был на месте.
Зазвенела цепь. Это Илриан пытался добраться до миски с едой, которую надзиратель оставил у самой двери, потому что боялся углубиться в камеру.
Помимо ошейника на узнике были еще и кандалы. Его правая рука была свободна, а левую сковывал массивный железный браслет с чешуйками ржавчины. От него к стене тянулась цепь. Слишком короткая, она не давала заключенному приблизиться к решетке, просунуть руку между ее прутьями и схватить стражника или посетителя за горло. Еще одна мера предосторожности.
Напрягая все силы, Илриан мычал от напряжения. На шее вздулись вены. Плечо, вывернутое под неестественным углом, взорвалось болью. Не хватало одного сантиметра, чтобы подцепить пальцами край тарелки. Всего ничего, но это жалкое расстояние было не преодолеть. Почувствовав, что кость вот-вот выйдет из сустава, Илриан в ярости стукнул кулаком по полу.
На вонючие тюремные объедки, которые здесь называли ужином, ему было плевать. Он хотел заполучить глиняную миску.
Вчера еду принесли в железной посудине. И позавчера. И два дня назад. А этим вечером такая удача! Только идиот не воспользуется. Ему нужна эта миска!
Отдохнув, пленник вернулся к своему занятию.
Поглощенный этим делом, он забыл о голоде, о боли в сломанных ребрах, о топоре, торчащем из плахи, который мог видеть из окошка своей прежней камеры. Маленькое зарешеченное окошко под потолком выходило на главную городскую площадь, и до того, как Илриана перевели сюда, под землю, где окон не было никаких, даже самых крошечных, он наблюдал за казнями каждый день. То есть прекрасно представлял, что его ждет.
Оборотней и ведьм Подгорья сжигали на костре, пиратов вешали, ворам отрубали руки, а убийцам и эльфам – головы. Три судьи – костер, виселица и плаха. В честь них площадь и получила свое название.
Но лучше было думать об остром топоре в руках палача, чем вспоминать страх и отвращение в глазах истинной, то, как она отворачивалась от Илриана и искала защиты у другого мужчины.
«Алисия», – шепнул он в своих мыслях и со вздохом привалился к стене, осознав всю тщетность своих стараний.
Грязные лохмотья на нем были влажными от пота. Он весь взмок, пока тянулся к проклятой миске.
Где-то в коридоре за решеткой мерцал факел. Илриан не видел его самого —только неровный оранжевый свет огня, долетавший до его камеры.
Один из заключенных Нортема постоянно кричал. Даже ночью, не давая никому спать. Наверное, сошел с ума. Однажды невидимый сосед Илриана за стеной
Но этого человека, лохматого оборванца, едва стоящего на ногах, повели на эшафот первым.
Вопящий без устали безумец, похоже, переживет и Илриана.
«Ну уж нет», – подумал эльф, просунув палец между горлом и полосой ошейника, чтобы ослабить давление на кадык.
Блики тусклого света играли на боках вожделенной миски, и казалось, будто она скалится заключенному, насмехается над его потугами, злорадствует и хохочет. Вдохнув поглубже, Илриан уловил в воздухе запах кислой капусты. Не запах – вонь.
Собираясь с духом, он покрутил ржавый браслет на своем запястье.
Что ж, ему все равно пришлось бы это сделать. Если он хочет выбраться отсюда, проявлять малодушие нельзя. Для побега нужна не только проклятая глиняная черепка, но и возможность свободно передвигаться по камере.
От своей рубахи Илриан оторвал полосу ткани, смял в ком и затолкал в рот. На языке разлился тошнотворный вкус грязной тряпки. Зато он не откусит себе язык и не раскрошит зубы.
Покончив с этими нехитрыми приготовлениями, Илриан размахнулся и что есть мочи ударил ребром скованной руки о стену. Дикая боль заставила его зажмуриться и замычать в кляп. Он не стремился разбить железные кандалы, это было невозможно, – он ломал собственные кости, чтобы искалеченная кисть сжалась и, щедро смазанная кровью, выскользнула из тесного металлического кольца наручи.
Загремели цепи. Раздался омерзительный влажный хруст. Мокрая от слюны тряпка упала на пол, и мычание эльфа смешалось с воплями тюремного безумца, не замолкавшего ни на секунду.
Морщась, Илриан проталкивал сломанную ладонь через браслет. Наконец тот, пустой, с грохотом упал к его ногам.
Смаргивая слезы, Илриан исступленно замотал головой. Его окровавленная кисть мелко подрагивала.
«Я сделал это, Алисия. Я это сделал».
Прошло не меньше получаса, прежде чем к пленнику вернулось ощущение реальности и камера перестала раскачиваться перед глазами. Он кинулся к миске и выплеснул ее отвратительное содержимое на пол, а саму расколол на три кривых черепка. Самый крупный и острый из них Илриан забрал себе, а остальные спрятал среди гнилой соломы, которая служила ему постелью. Из-за того, что приходилось управляться одной рукой, эти манипуляции он проделал медленнее, чем хотел бы. Но успел вовремя.
Когда в глубине темного коридора раздались шаги, узник уже сидел на своем привычном месте, пряча искалеченную кисть за спиной, так что казалось, будто он по-прежнему прикован цепью к стене. Здоровую руку с зажатым в ней осколком он погрузил в солому.
Шаги приближались. Теперь, помимо звуков мужской тяжелой поступи, Илриан различал скрип и дребезжание деревянной тележки, на которой заключенным разносили еду и куда после ужина складывали грязную посуду. Еще он слышал позвякивание железных ключей, надетых головками на большое кольцо, подвешенное к поясу надзирателя.