Пожиратель Душ
Шрифт:
Когда-то Ник уже слышал о шан-баягах. Кажется, ему рассказывал о них Король Сорегдийских гор, даже показывал не то ковер, не то гобелен в терракотовых тонах, с орнаментом редкой красоты – ветвящиеся, сплетенные в узоры травяные стебли… Впечатление вроде смазанной фотографии, как и все остальное, относящееся к тому куску его жизни. Возможно, лет через двадцать он начнет сомневаться: было это или приснилось (при условии, что он проживет эти двадцать лет, а не утонет в болоте вместе с Дэлги).
– У шан-баягов были коричнево-красные ковры с узорами,
– Были. Они бешеных денег стоят, музейная редкость. А ты откуда знаешь?
– Я изучал в Нойоссе историю и культуру Иллихеи, – сперва замявшись, выкрутился Ник.
Привал сделали засветло, на опушке небольшой рощи. Привязав Спиридона к дереву, Дэлги достал из сумки топорик и срубил жерди для очага, набрал воды. Нику он велел сидеть около снятой с лугурда поклажи и никуда не соваться.
– Приправы я захватил с собой, и копченое мясо еще осталось, поужинаем моим фирменным супом.
– Мы же замучаемся их чистить, – глядя, как он пересыпает из мешочка в миску горсть сморщенных «черносливин», возразил Ник. – До ночи не успеем.
– Их незачем чистить. Оно делается просто.
Залив «черносливины» водой, Дэлги добавил несколько бирюзовых крупинок из склянки. Немного подождал, потом начал вылавливать мокрые овальные зерна цвета слоновой кости и бросать в кружку с побитой эмалью.
– Вот и все. – Он невозмутимо улыбнулся Нику.
Тот смотрел на это, и пораженный, и задетый, а Дэлги, как ни в чем не бывало, продолжал отмерять ингредиенты для супа.
– Зачем? – вымолвил, наконец, Ник.
– Мы, оборотни, народ жестокий и коварный.
– Я не Люссойг, – произнес Ник угрюмо.
– Уже заметил.
– Зачем вы морочили мне голову с этими семенами? Развлекались?
– Затем, чтобы не оставалось времени на клаустрофобию, – Дэлги согнал с лица ухмылку и заговорил серьезным тоном. – В этих катакомбах нервы сдают и у слабых, и у крепких, имелось бы в наличии богатое воображение. У тебя с воображением полный порядок, вот я и придумал, чем тебя занять в мое отсутствие.
– Понятно…
Нику стало неловко за свою мальчишескую обиду. Хорошо еще, что не успел высказаться… Это верно, если бы там, в пещере, его внимание не было поглощено возней с плодами тамраги, ему бы много чего разного в голову полезло. В то же время обида не исчезла бесследно, остался осадок, словно после схлынувшей мутной воды.
– Ты вот что, пока супчик варится – разминайся, – выдержав паузу, посоветовал Дэлги. – Пообедаем, отдохнем, а после будет первый урок.
– Какой еще урок? – насторожился Ник.
– С сегодняшнего дня начну учить тебя приемам самообороны, как договаривались.
– Я не помню… По-моему, ничего такого не было.
– Было, только ты внимания не обратил.
– Не было.
– Раз я говорю – значит, было.
– Не было! – Ник уже понял, что Дэлги опять морочит ему голову, как с «черносливом».
– Да не пугайся раньше времени, муштровать тебя, как в непобедимой императорской армии, никто не собирается.
– Хорошо, – согласился Ник.
Все это немного… нереально, что ли? Гвардеец-дебошир, уволенный за пьянство и «несовместимые со званием» выходки, то удивляет университетской эрудицией, то проявляет почти сверхъестественную деликатность, то ведет себя грубовато, как от него и ожидается, – но его грубоватость кажется не натуральной, а блестяще сыгранной, с легким налетом иронии. Эта широта диапазона обескураживала, ставила в тупик. Разве такой человек может быть на самом деле?
И вдобавок – это болото вокруг, бескрайнее, туманно-зеленое, населенное странными существами.
Все вместе больше похоже на сон, чем на явь. У Ника даже мелькнула мысль: может, он просто отключился в одной из грязных комнатушек на пограничном подземном этаже Убивальни, и все, что произошло дальше, ему приснилось? Отключился и до сих пор не может очнуться…
Он украдкой ущипнул себя за руку. Больно.
– Вставай! – словно угадав, о чем он думает, приказал Дэлги. – Пока совсем не развезло… Если ты любишь заступаться за девушек, ты должен уметь драться. А то полезешь заступаться, тебя поколотят – и самому никакого удовольствия, и девушке одно расстройство.
– Келхар, вы опять?
– Не беспокойтесь, учитель, я знаю меру.
– Мне не нравится, что вы балуетесь клюнсом.
– Учитель, вам, я думаю, известно, что клюнс не вызывает привыкания. Если употреблять его не чаще двух раз в месяц, вреда не будет. Я должен вспомнить, где я видел те цветные очки.
– Не нравится мне это, – повторил Донат.
В его тягучем голосе звучал сдержанный угрюмый упрек, а Севегуст отвечал отрывисто и суховато, но вежливо.
Ксават слушал ихний разговор, стоя возле щелястой стенки в темном гостиничном коридоре. Высокородный Келхар, стало быть, употребляет клюнс… Эта штука пробуждает запертые за семью печатями воспоминания – хоть из прошлых жизней, хоть из раннего детства, и воспоминания эти далеко не всегда приятные. В общем, ничего хорошего, срань собачья. Ксават отродясь не интересовался клюнсом.
В кладовке просторного номера, который снимали охотники, стояло уже с десяток банок с законсервированными головами, но головы Сорегдийского оборотня среди них не было. Где-то гуляет… Может, совсем рядом гуляет и вот-вот заявится в гости!
Во рту мерзкий привкус страха. Отсыревшая дощатая стенка испещрена гадкими надписями и клейкими следами улиток, да еще висит на гвоздике не внушающий доверия оберег из растрепанных птичьих перьев и цветных ниток. Дождь барабанит по оконным стеклам с упорством судебного исполнителя. Тоска, одним словом.