Пожиратель

Кощеев Владимир

— Что здесь происходит, курсанты? — спросил капитан Верещагин, появившийся как раз к вечерней поверке.

— Ничего, ваше благородие! — отрапортовал Лисицкий.

Капитан усмехнулся и посмотрел на меня.

— Ничего не происходит, ваше благородие! — сказал я.

— Твоя фуражка, курсант, лежит на земле, — заметил Верещагин. — Это, по-твоему, «ничего не происходит»?

— Ветром сдуло, ваше благородие! — ответил я.

— Допустим, сдуло. Но почему ты её не поднимаешь?

— Не успел! Разрешите поднять?

—

Нехорошо обманывать куратора, курсант Воронов, — нахмурил брови капитан. — Я видел, как сдуло твою фуражку.

Лисицкий сразу же напрягся.

— Знаете, что может быть хуже курсанта, обманывающего куратора? — спросил Верещагин, обведя всех присутствующих насмешливым взглядом и остановив его на мне.

— Никак нет, ваше благородие! — ответил я.

— Курсант, который не может за себя постоять.

После этих слов Лисицкий расцвёл и снова принялся лыбиться. Почему-то он решил, что Верещагин одобрил его поступок. А впрочем, возможно, так оно и было.

— Собственно, я чего здесь хожу, — произнёс Верещагин, вынимая пачку сигарет и выбивая себе одну. — Ищу кого бы в наряд на ночь отправить на кухню. И думаю, курсант, который не может постоять за себя, вполне подходит на эту роль.

— Разрешите с вами не согласиться! — не выдержав, произнёс я.

— Не согласиться? — с издёвкой переспросил капитан. — Думаешь, не справишься с работой на кухне?

— Я про «не может постоять за себя».

— А разве это не так? — подкурив, уточнил Верещагин. — Тогда докажи мне обратное!

— Прямо здесь и сейчас?

— Я сделаю вид, что ничего не видел, если тебя беспокоит лишь это.

В это время боярич разве что за живот не держался — его это дико веселило.

— Ну, если разрешаете…

Я резко развернулся и ударил Лисицкого кулаком в нос. И судя по хрусту, явно сломал. Можно, конечно, было в челюсть или в живот, но слишком уж эта гнида мерзко ухмылялась.

Добивать боярича не пришлось. Бедняга схватился за лицо, взвыл и почему-то принялся прыгать.

А один из его дружков тут же бросился на меня. Смело. Но глупо. Ему досталось кулаком в живот и сразу же, на всякий случай, локтем по виску. И этот не прыгал. Сразу упал.

«Руки помнят», — подумал я, глядя, как бедняга лежит и даже не пытается подняться.

Третий второкурсник испуганно на меня посмотрел и немного попятился.

— Подай фуражку! — прикрикнул я на него.

Он быстро поднял головной убор с земли, старательно отряхнул и протянул мне. Я надел фуражку и… вспомнил про капитана. Да уж, увлёкся.

Верещагин смотрел на меня с удивлением. Гриша с восторгом.

— Прошу прощения, ваше благородие, — сказал я. — Но вы сами разрешили.

— Я тебе ничего не разрешал, — возразил Верещагин. — Я вообще только что подошёл. Хотел вам сказать, чтобы осторожнее были. Ветрено на улице, можно упасть и лицо разбить. Сильно. И смотрю, некоторые

из вас уже упали. Но это не страшно. Ежели в результате несчастного случая разбили себе что-то или сломали, то надобно идти в медпункт и получить помощь. Это нормально. Тут часто падают и лица разбивают. Бывает, руки-ноги ломают те, кто спокойно ходить не научился.

Лисицкий намёк понял; он, бросив на меня ненавидящий взгляд, побрёл в сторону медпункта, держась за нос. Дружки отправились было за ним, но капитан крикнул:

— Курсанты Коновалов и Жигунов, а вы куда собрались?

— В медпункт, ваше благородие, — ответил тот, которому я ударил в живот и по виску локтем. — Голова сильно болит.

— Хорошо, Жигунов, идите, — разрешил ему Верещагин, после чего обратился к Коновалову: — А на тебя, курсант, у меня другие планы.

— Планы? — удивлённо переспросил второкурсник.

— Я же сразу сказал, что ищу, кого бы в наряд отправить, — оскалился капитан. — Вот ты и пойдёшь.

— Но почему я? — возмутился Коновалов.

— Желаешь, чтобы я объяснил?

— Никак нет, ваше благородие.

— Тогда шагом марш в столовую! А ты Орешкин, — капитан переключился на Гришу. — Иди почитай устав перед сном.

Гриша быстро убежал, а Верещагин, дождавшись, когда мы с ним останемся вдвоём, произнёс:

— Молодец, Воронов. Это, конечно, было глупо, но красиво. Не ожидал.

— Так ведь не было других вариантов, ваше благородие. Вы же сами всё видели.

— Видел. И ещё вижу, что парень ты неглупый, но поступок совершил, мягко говоря, неумный.

— А как бы вы поступили на моём месте? — спросил я, чем застал капитана врасплох, такой наглости от курсанта он не ожидал.

— Как бы я поступил? — переспросил Верещагин, усмехнулся, медленно затянулся, так же медленно выпустил дым и добавил: — Да так же.

После этого капитан сделал ещё одну затяжку и сказал:

— Ладно, Воронов, не переживай. На моей памяти ещё ни одного простолюдина из академии не исключали за то, что он аристократу морду набил. Но, выходя за ворота академии, будь осторожен. Лисицкому здесь даже на тренировочных спаррингах все поддаются, очень уж он говнистый и злопамятный, и семья у него, скажем так, со странностями.

«Нормально так на спортивную площадку сходил, — подумал я. — Умудрился сломать нос самому говнистому мажору в академии».

— Проблем ты, конечно, нажил, но, считай, в первый же день стал героем академии — самому Лисицкому морду разбил! — довольно своеобразно подбодрил меня капитан. — И мой тебе совет: держись теперь до конца, раз уж полез на рожон.

Верещагин затянулся и ушёл, а я посмотрел на костяшки пальцев, которые довольно сильно болели — кожу с них я содрал до крови. Помнить-то руки помнили, но кулаки к возвращению таких воспоминаний были не готовы. Кулаки надо было набивать.