Пожиратели душ
Шрифт:
Травяные равнины сменились бесплодными, где извилистые овраги отмечали западную границу Дантеновых земель. Андован нанял проводника, чтобы не блуждать по кругу или не упереться в какое-нибудь глухое ущелье. Лишь переправившись через рубеж на усталом коне и отпустив своего вожатого, принц понял, где он находится.
На западе высились горы, красные в лучах вечернего солнца. Кровавый Кряж. Предположительно он назывался так из-за растущих на нем красных кленов – так, по крайней мере, говорили Андовану его наставники. Но местные жители объясняли это название совсем по-другому и поминали зверства вторгшихся сюда королевских войск. Эта граница прочерчена кровью, говорили они.
Знай они, что Андован принадлежит к роду Дантена, на этих склонах могла бы пролиться и его кровь.
Стоя в тени огромного клена, чьи узкие листья напоминали красные пальцы, хватающие солнечный свет, он чувствовал изнеможение вкупе с почтительным трепетом. Здесь кончается отцовская власть и начинаются чуждые земли. Женщина, которую он ищет, живет там, где род Аурелиев не имеет силы. Быть может, она враг отцовского дома и задумала извести всех отпрысков Дантена? Зачем бы иначе она стала из такой дали наводить порчу на Андована? Если она и в самом деле ее навела.
Если в сны можно верить, она где-то там, и он отыщет ее.
Большой ястреб кружил, сверкая на солнце красными крыльями. Когда Андован обиходил коня, поел и улегся спать, ястреб уже улетел.
Этой ночью принцу приснилась та, кого он преследовал.
… На улицах темно. Узкие башни теснятся, загораживая солнце. Внизу скорчился маленький попрошайка, бледный, весь в коросте после недавней болезни, с голодными, налитыми кровью глазами. Стоящая рядом изможденная женщина просит милостыню у проходящих мимо людей. «У меня есть дочь-девственница!» – выкрикивает она. Может быть, похоть проймет этих не знающих жалости богачей? Картина меркнет, теперь на улице нет никого. Да и как могла очутиться грязная нищенка в таком богатом квартале?
Вот башня, где нет ни окон, ни дверей, разве что на самом верху. Под ней, словно вывод утят, вытягивает шеи дюжина башен пониже. В их окнах крыльями трепыхаются занавески. Дующий с запада ветер пахнет гниющей рыбой, водорослями, стоячим болотом. Ему тоже не место здесь, на чистых и сухих улицах.
Между башнями появляется женщина, и он сразу понимает: это та самая, кого он ищет. Он хочет крикнуть, чтобы она повернулась к нему лицом, хочет узнать ее имя… но слабость перехватывает ему горло, и он падает на булыжную мостовую.
Она оборачивается сама. «Зачем?» – мысленно вопрошает он, глядя на нее снизу. Но в глазах у него темнеет, Угасание овладевает им, и он не успевает разглядеть ее лица…
Проснувшись, Андован почувствовал себя таким же слабым, как и во сне, и ему стало страшно. Он встал, желая доказать себе, что сон не окончательно отнял у него силы. Когда он убедился, что подниматься ему не труднее, чем прошлой ночью, сердце понемногу унялось. Он стал дышать медленно, укрепляя свой дух.
«Это только сон, Андован. Дурной сон, но не последний из тех, что приснятся тебе в пути. Не так уж ты малодушен, чтобы лишиться мужества из-за какого-то сна».
Знает ли эта женщина, что он ее ищет? Сон как будто намекал на это, но Андовану не хотелось толковать его таким образом. Страшные сны чаще показывают спящему, чего он боится, чем пророчат будущее, и этот тоже из таких.
Однако диковинные башни, стоящие так тесно, определенно имеют какой-то смысл. Что означает та, без дверей?
Он долго пытался разгадать загадку, но так ни к чему и не пришел. Потом отломил кусок сыра и съел, прогнав стоящий во рту вкус болотной гнили.
Это освежило его память.
Гансунг!
Город, построенный на болотах западной дельты, на сваях и деревянных переходах. Говорят, там есть и возвышенная часть, которую не заливает при наводнениях. На этом каменном взгорье, разумеется, обитает знать. Ребенком Андована учили, что всякий город – живое существо, и если ему нельзя расти в одну сторону, он будет расти в другую. Богатеи Гансунга не могут расти вширь без того, чтобы не оказаться в болоте, поэтому они строят башни, выше и красивей которых, как они говорят, нет на свете. То, что рассказывал ему когда-то учитель, теперь казалось Андовану малоправдоподобным. И все же… Гансунг, если он помнил верно, лежал строго на запад от него. Значит, он все время ехал туда. Быть может, это чары Коливара направляли его? И если он будет двигаться быстро, то сможет застать врасплох женщину, которая его убивает?
Гансунг расположен по ту сторону Кровавого Кряжа, вспомнил принц. Отсюда до него какой-нибудь день езды.
Чувствуя себя увереннее, чем за многие прошедшие дни, Андован достал из седельной сумки туго свернутые карты и при свете одинокой луны наметил дорогу в Гансунг.
Глава 18
– Входи, дорогая.
Изодранные шелка колыхались вокруг Гвинофар, как черные ангельские крылья. Ее ясные глаза разом увидели всю картину. Ее муж сидел на резном деревянном стуле, придав своему лицу, как он полагал, выражение нежной любви. Магистр Костас в тесно облегающих черных одеждах восседал напротив него, наблюдая за ней, как коршун. Позади них располагался очаг, холодный по летнему времени, над ним мерцало серебряное зеркало. В зеркале отражалась она сама, бледная, в запыленном платье – призрак по сравнению с властным, напористым человеком, который вызвал ее сюда.
Для нее, заметила она, стула не поставили. Так, несомненно, распорядился Костас. При виде него в ней, как всегда, поднялась желчь, но королева скрыла все за любезной улыбкой, делая реверанс им обоим. Затем, не удостоив Костаса взглядом, сама придвинула себе стул и села. Этим она рисковала вызвать неудовольствие мужа, но легкая улыбка на губах Дантена сказала ей, что она угадала верно. Ему нравилось, когда она проявляла присутствие духа, лишь бы это не было направлено против него. Кому-то другому это могло стоить жизни.
– Изволили звать, государь?
– Да. – Он наполнил третий кубок и подал ей. Она приняла вино с благодарностью и попыталась вместе с напитком проглотить комок, вызванный присутствием Костаса. На бесстрастном лице королевского магистра двигались только глаза – словно у паука, подумалось ей. Стоит тронуть неверную нить в его паутине, и паук тут как тут. – Костас хочет узнать подробнее о верованиях твоей родины, – продолжал король, – и я счел, что ты расскажешь об этом лучше, чем я.
Гвинофар благосклонно кивнула, как будто разговор с Костасом был для нее самым приятным занятием. Она знала, что думает Дантен о ее религии – «поклонении камням», как говорил он. Возможно, он полагал, что делает ей одолжение, предоставляя самой высказаться на этот предмет. Она никогда не скрывала от мужа своей нелюбви к Костасу, но он понятия не имел, как глубоко укоренилась в ней эта неприязнь, как тяжко ей находиться рядом с магистром даже самое короткое время.