Поживши в ГУЛАГе. Сборник воспоминаний
Шрифт:
Меня зэки уговаривали снова играть, но я отказывался. Ехали мы сорок пять суток. Приехали в Забайкалье, станция Пашеная. Сразу из вагонов нас, зэков, погнали в санпропускник. Из нашего вагона только я один вышел с небритой головой (нам, политическим, статья 58-я в то время разрешала носить волосы). Зэков, которые сами не могли ходить, из вагона выводили охранники и вели их до санпропускника под руки. В санпропускнике мы вымылись, а наши вещи пропарили. И нас загнали в только что выстроенное паровозное депо с цементными полами, а мороз был 15 градусов. Я расстелил свой халат из верблюжьей шерсти, положил под голову подушку, подаренную мне узбеком в Сазлаге, и стал засыпать. Вскоре ко мне подошли два зэка, разбудили и стали расспрашивать, кто я. Узнав, что я артист цирка, акробат, они предложили мне работать в агитбригаде (им нужен был
Артисты и музыканты жили по два человека в купе, мне показали мое место, и на другой день мы начали репетировать простенький номер эксцентриков. Гриша мне сказал, что меня взяли с этапа потому, что ему нужен был партнер. Дней через пять мы показали эксцентрику, и нас включили в программу. Принимали нас очень хорошо, а через месяц мы приготовили номер силовых акробатов.
Там, на БАМе, говорили не «лагпункт», а «фаланга». На стоянках мы репетировали в клубах и домах культуры, а в дороге — в четырехосном вагоне. Наша бригада обслуживала БАМ-лаг от Читы до Хабаровска. Шло строительство вторых путей, и мы обслуживали фаланги (лагпункты), строившие вторые пути. В бригаде был украинский поэт Загул Юрий Дмитриевич. Он писал оды к торжественным дням, которые читал бригадир Степан Матусевич. Также там были две сестры-певицы, певец Георгий Виноградов, два драматических артиста (муж и жена) — они ставили скетчи — и музыканты.
Наша база находилась на станции Урульга, где мы делали программы, там же мы получали довольствие. Это было Второе отделение БАМлага. Начальником здесь был Большаков. С подготовленной программой мы проезжали по трассе и возвращались в Урульгу. Кормили нас очень хорошо. В вагоне-столовой в углу стоял столик, на котором всегда были хлеб, масло и красная икра. Можно было между обедом и ужином зайти и съесть бутерброд. Вечером, когда мы приезжали с концерта, дядя Федя, повар, приходил в наш вагон и спрашивал каждого, кто что хочет завтра на обед. Одеты мы были тоже хорошо: вс нам шили собственные портной и сапожник. Стояли наши вагоны на больших станциях, и мы ходили в вагоны-рестораны за папиросами, фруктами и сладостями. Так что убежать могли в любой момент.
Из лагеря я домой родным не писал — боялся, что их могут забрать. Однажды я выступал на одной фаланге. Ко мне подошел дворник, живший со мной в Москве в одном дворе, и назвал меня по имени. Я не отзываюсь и говорю ему, что он ошибся, а он все-таки написал жене, что видел меня. Жена пошла к моей маме и сказала ей, что ее муж видел меня в лагере и что я работаю артистом в агитбригаде.
Программа была очень хорошая, и мы часто давали в городах и поселках платные концерты. Однажды мы приехали в Урульгу делать программу. Я пошел на стадион — там тренировалась местная футбольная команда. Я спросил разрешения постучать по мячу — мне разрешили. После тренировки ко мне подошел председатель спортобщества и предложил завтра сыграть за них — они должны были играть с читинской командой «Локомотив». Я согласился. На другой день состоялась игра. Мы выиграли 3:0, а я забил все три гола. Эту игру смотрел начальник Третьей части БАМлага (начальник НКВД БАМлага). Меня вызвал наш бригадир Матусевич и сказал, что я поеду завтра в город Свободный играть в футбол.
Я вспомнил, как начал играть в футбол. Это было в 1922 году. Я жил во 2-м Бабьегородском переулке. Он проходил параллельно Москве-реке, и между нашим переулком и Москвой-рекой в то время был
Я ехал в вагоне для зэков БАМлага. По дороге посадили десять женщин, которые не могли сами родить. Их везли в город Свободный, в зэковскую больницу. Не доезжая до Свободного, наш вагон соскочил с рельсов и метров двести катился по шпалам. Пока ехали по шпалам, почти все женщины родили самостоятельно.
Приехал я в город Свободный. Меня встретили, забрали из вагона, отвели на стадион. Там на мое имя выписали документы, в которых говорилось, что я работаю в изыскательской партии БАМлага (зэк играть не имел права). На руки документов не дали — они находились у начальника команды. И сразу ко мне прикрепили двух охранников в штатской одежде. Жили мы на стадионе, и всегда рядом с моей койкой была койка охранника.
Мы играли на первенство Дальневосточного края. Сыграли две игры — и обе выиграли. Третья игра у нас была в городе Благовещенске. Приехали мы туда за день до игры. На другой день у нас была тренировка. После тренировки я познакомился с девушкой и пошел провожать ее домой. Она жила у реки Амур. Во дворе нас встретил большой пес, который на меня зарычал. Девушка его успокоила, и мы пошли в сад. Там была беседка. Пока мы находились в беседке, пес рычал и лаял. Часов в 12 я от нее ушел. Пришел на стадион, а там — ЧП. Мои охранники полагали, что я убежал, и собирались сообщить об этом начальнику Третьей части. Охранник, который пошел за мной и девушкой, пытался перелезть через забор, но пес порвал ему брюки и поранил ногу. Все уладилось.
На другой день мы играли. С одной стороны стадиона была трибуна, закрытая от солнца, и там располагалась правительственная ложа. В середине первого тайма что-то просвистело над нашими головами. Оказалось, что снайпер через футбольное поле застрелил какого-то большого краевого начальника. Во втором тайме на первых минутах игры у ворот противника меня сильно ударили сзади по правой ноге — так, что с поля меня вывели под руки. И меня отправили в Урульгу.
Я снова приехал в агитбригаду Матусевича. Врач прописал растирание, и через десять дней я приступил к работе. Я приготовил танец «Яблочко» с акробатикой. Мне сделали костюм. Танец очень хорошо проходил, и я включился работать на барабане в джаз-оркестре. Моя занятость программе была очень большой.
Как-то вернулись раньше. Ко мне подошел наш музыкант и сказал, чтобы я подошел к бригадиру. Тот мне сказал, что меня вызывает начальник фаланги. Начальник меня познакомил со своей дочерью и сказал, что мы с ней можем идти гулять за зону. Мы пошли — охрана нас пропустила. Часа два мы гуляли за зоной. Она мне сказала, что десять раз смотрела наше выступление на разных фалангах, ездила с отцом по местам, где мы работали.
Однажды мы работали на одной фаланге, где заготовляли щебенку для подсыпки под шпалы. Ко мне подошел зэк и сказал, что он музыкант и работал в трио «Крэин, Пинки и Шорт». В начале 30-х годов они работали за границей, и по возвращении в СССР их арестовали и дали по 5 лет по 58-й статье. Он мне показал свои мозолистые руки. При этом у него текли слезы, и он говорил, что никогда больше не сможет работать музыкантом.
Дело было осенью. К нашим вагонам в Урульге прицепили паровоз и куда-то без остановок повезли. Привезли нас в Хабаровск. Оказалось, что там проходила партконференция Дальневосточного края, а художественно ее обслужить было нечем, и поэтому срочно агитбригаду из заключенных вызвали со станции Урульга. После нашего выступления к нам на сцену поднялся Блюхер и каждому пожал руку. На следующий день нас повезли на реку Зею. Там воинская часть построила второй мост через реку. В честь этого события прошли торжества, и мы давали концерт в столовой. Переодевались мы в подсобке и на кухне. Я там познакомился с каптером части. Он из Москвы, и мы жили в Москве рядом. Он с этого банкета дал мне много апельсинов, лимонов, мандаринов и конфет. Я открутил одну сторону большого барабана, и он мне насыпал полный барабан. После выступления нам подали машину и отвезли на станцию.