Позови меня трижды

Дедюхова Ирина Анатольевна

Поэтому, когда Райка пожаловалась Тереху о том, что ее дочь заявила о своем непреклонном желании уйти в монастырь, открывшийся недавно в пригородном селе, что ни она, ни Боб не могут найти к девчонке подхода, Терех сам поехал разбираться с Бобкиным потомством.

Девчонка была - вылитая Райка, какой Терех помнил ее до ухода в армию. Но легкой Райкиной улыбчивости у Оли не было, в глазах стояло то же, что портило и нынешнюю Раису. Тереху с трудом удалось разговорить замкнутую девушку, которая пустила в темную комнатку, где она теперь жила, одного его. С матерью она перед этим не разговаривала уже два дня. Разговор с Олей был очень тяжелым, девчонка ничего не могла поделать с возникшим у нее страхом перед жизнью. В тех ночных выколачиваниях денег ей тоже досталось маленько, и Терех впервые всерьез задумался о том,

что ему придется сдавать под планируемый фирмой банковский кредит свою квартиру, а не Валеркину, потому что у Валеры все-таки сын... Он смотрел на плачущую Олю, которая невольно стала свидетельницей полной беспомощности своих родителей и очень боялась своей собственной несостоятельности, и жалел ее так же, как и Райку. Его ужаснула невольная мысль, что каждому нашему поступку самые беспощадные судьи - наши собственные дети. Ведь и он до сих пор не мог простить отцу того, что тот сошелся с тетей Галей.

Выйдя от Ольги, Терех без обиняков сказал, что девку надо показать в психушке. Не в смысле головы, а в отделении по всяким депрессиям. Травки там, витаминчики иголкой в попу, а главное, конечно, по больше тряпок девке набрать на рынке, журналов с картинками и косметики. И пока Райка плакала на кухне, Терех терпеливо ей разъяснял, что такое может быть со всяким. Что взять с девчонки-соплюшки, которой, если она не врет, даже пистолет к голове приставляли! А Бобку он вот-вот устроит на работу, и они, глядишь, еще все восстановят. Дела-то идут - нормалек! Народ ихний пить никто еще не разучил, так что все они выкрутятся. А хорошая психушка гораздо лучше всякого монастыря, тем более, что там тоже к обеду в колокол звонят. На том и порешили.

Терех не знал, что Райка плакала не только о дочери, но и о самом младшем члене их семейства, до сих пор стоявшем на диспансерном учете с диагнозом "Дистрофия".

МАРЬЯЖНЫЙ ИНТЕРЕС

– Терех! Впусти!

– Ты чего?

– Я переночую у тебя.

– Называется: "Вернулся муж из командировки"...

– Ты знал?

– Знал, конечно. Ты лучше спроси, кто не знал.

– Ты почему молчал, сука?

– А я в такие дела не суюсь. Я ему морду два раза бил. Я виноват, что не помогло?

– Ну, и как я тебе, с рогами?

– Да ни чо, нормально. Не надо, Валер, не пей! Завтра день тяжелый. Все образуется у вас, у тебя сын растет. С кем не бывает? Ты сам-то в гостинице в простое был, что ли?

– Да не помню я там ничего, я пьяный был очень.

– Вот ты завтра жену спроси, она тоже ничего не вспомнит.

– На кого бы не подумал никогда, так это на Наину. На Таньку твою разбитную, шуструю сто раз думал, а про Наину - никак не мог!

– Вот у Таньки-то как раз дальше разговоров никогда не шло. А Наину, извини, понять можно. У тебя сколько баб было за последние два месяца? Ты полагаешь, ей народ, по доброте душевной, не сообщал о твоих залетах? Ты наивный, в корягу, хлопец! И про Лорку из нашей старой группы она знала, у нас ведь душевный народ. Сам после с женой разберешься, без меня.

– А ты что не женишься, Терех?

– Я очень часто езжу в командировки, Валера, особенно в последнее время. Да и твоя семейная жизнь наводит на грустные размышления. Ладно, кончай базар, ложись.

* **

Валерий проснулся утром еще до сигнала будильника. Он огляделся в квартире Тереха. Ни за что бы он не подумал, что Терех может здесь жить. Нет, так-то все было в норме, просто из каждого угла лез какой-то старушечий уют: старый комод, на нем - зеркальный трельяж, сервант с резной горкой, шкаф с зеркальной дверцей. И всюду разные салфеточки, вывязанные крючком, которыми торговали бомжирующие старухи на остановках. Даже его неизменные аквариумы были прикрыты такими салфетками! Это была роскошь начала шестидесятых. У них в доме такое было тогда только у Катькиных родителей. Точно! Терех даже над кроватью не нормальный ковер повесил, а детский коврик, как у Катьки над кроваткой! Поверх него еще и картинка какая-то висела... Ага! "Девятый вал" живописца Айвазовского.

Здоровый мужик, мог бы себе итальянскую мебель поставить, белую спальню изобразить, да мало ли чего мог себе позволить теперь Терех! Он еще бы половички настелил! Но, конечно, на полу у него лежал огромный пушистый ковер во вкусе Валентины Петровны. Если бы отец у Тереха так не пил, то, может, и

у них бы такие ковры были. Но, сколько не помнил Валерий, Терех и Танька жили скудно, домой к себе звали редко. Да там и смотреть было не на что кроме голых стен с облезлыми обоями и аквариумов. Раньше Валера считал, что Терех держит рыб только из-за денег, которые он зарабатывал продажей мальков. Но, где бы не селился Терех, а он за последние два года въезжал в третью квартиру, он всегда первым делом тащил свои аквариумы, хотя теперь ему уже было некогда торговать мальками.

А у Катьки они собирались частенько. К ней рвались все. У нее, по крайней мере, всегда был хлеб с вареньем. Раньше всех ее родители купили и телевизор. Жили они по богаче других еще все-таки и потому, что Катька была у них единственной дочерью, Валерий только покрутил головой, вспомнив, сколько съедали близнецы, когда начали расти в третьем классе. Да и получали Савины по более ихних родителей, чего уж там говорить. Но Валерий даже не мог предположить, что тихий уют, ревностно создаваемый Валентиной Петровной, так травмирует психику Тереха. Блин, у трельяжа на салфетке стояли слоники разных размеров и две маленькие шкатулки-пудреницы! Полный улет! Если бы Валерий лично не знал Тереховских телок, и не видел его на стрелках, он бы подумал, что друг его записался в пассивные гомики. Картина Тереховского мещанства была бы не полной без памятных фоток. В зеркало шкафа у него была воткнута одна такая. Валет встал с дивана и, подтянув хлопчатобумажные трусы, подошел к зеркалу. На фотографии стояла улыбающаяся Катька в шляпе с молодым красивым парнем под ручку. На фото размашистым Катькиным подчерком было написано: "Милому Саше на добрую память!". Валет посмотрел в зеркало на свою злую, помятую со сна физиономию и с трудом вспомнил, что вообще-то Тереха зовут Александром.

* * *

Да, именно так и звали Тереха до одного случая, когда он совсем маленьким заработал свое суровое прозвище. Бобка и Кузька прибились к ним после драки с большими мальчишками. Целыми днями они бродили по чужим дворам с бутыкой кефира и четвертинкой буханки хлеба на весь день. А маленький Терех как раз плевал семечки в фортку и ждал мамку с базара, когда увидел, как ребят бьют прямо перед его окнами. Выйти из дому он, по правде сказать, побоялся. Могло прилететь и самому, что уже бывало не единожды. Поэтому он избрал партизанский метод борьбы. Сначала он, улюлюкая и строя рожи, метко швырял в обидчиков увесистыми клубнями картошки из корзины, стоявшей прямо под окном, потом в ход пошли яйца, лежавшие в картонной коробке с надписью "Скороход". Липкая яичная жижа, стекавшая за шиворот, вынудила гадов ретироваться. А потом Сашку жестоко били вместе мать и Танька. Жрать было нечего, только хлеб. Картошку-то можно было притащить на себе из бабкиного огорода, но кур бабка почему-то не держала, какая-то непруха была тогда на счет коров и кур в пригородах с налогами. Поэтому яйца они доставали на заречной птицефабрике. Денег на паром и яйца у матери Тереха не было, поэтому он тогда на своей шкуре испытал все остервенелое отчаяние замученной нуждой женщины. "Терех поганый! Терех!" кричала его мама. "У, Терех!" - царапалась Танька.

А на следующее утро, когда мамка повела его к Макаровне, уже и ранние бабки возле подъезда спрашивали у пацана с заплывшими глазами: "Что, Терех, влетело? Будешь знать, как огородиной швыряться! Яички он бьет! Мало тебе мать всыпала, Терех поганый!"

И даже в воскресенье, когда Тереха выпустили погулять во двор, бабки не забыли этого прозвища. Как только вышел, так они хором заголосили: "Терех! Терех поганый!" Но, выглядывавший из-за угла, Бобка сказал с нескрываемым восхищением: "Ну, ты, Терех, молоток! Тебя ведь Терехом зовут? Нас бы в порошок смололи без тебя! Да плюнь ты на этих бабок! Пошли играться! Бери мой пистолет насовсем и шарики бери! Гляди, какие здоровские!"

Они отбежали на безопасное расстояние и, показав бабкам кукиши, долго потом в тот день играли в войну и пристенок за домом. Пистолет и стеклянные шарики Терех вечером любовно сложил под подушку и навсегда усвоил простую жизненную истину, что вчера может и было так плохо, что прямо по морде, а зато назавтра у тебя может появиться отличный товарищ, пистолет и целых три шарика. Один даже можно дать Катьке - хорошо!

* * *

– Валет, ты вставать собираешься?
– заорал с кухни Терех.