Позволь мне верить в чудеса
Шрифт:
Потому что «с ног на голову поставила и сумки собрала». Всю его гребанную стабильную жизнь. Всю его сраную продуманность. Все его долбанутые убеждения.
Он так спокойно раз за разом предлагал ей съехать, что в жизни не подумал бы: увидев собранные сумки — испытает страх. Такой же, как вновь возвращаясь домой, в котором они могут так и стоять в коридоре. А
Развернется и уйдет. И все сложится так, как по уму должно бы. Не будет постоянно рядом — остынет, одумается, охладеет. Осознает, что первая влюбленность — ни разу не вечная. Что вокруг есть другие — без тяжелого характера и недосягаемого запроса. Спокойные. Добрые. Открытые. Человечные. В свои двадцать или двадцать пять понимающие в чувствах куда больше, чем он. Без идиотского «райдера», как тот, что в свое время был предъявлен Илоне и четко следовался… Без склонности к нравоучению. Без скрытого под коркой безразличия страха… Чувствовать.
Окна в квартире снова горели. И это снова ни о чем Корнею не говорило. Он снова поднимался, оставаясь внешне холодным, но чувствуя пламя внутри. И вроде бы предлагал девочке разойтись на время, чтобы успокоиться, а сам… Будто завелся до предела. И что будет — не знал.
Вышел из лифта, приблизился к двери, открыл ее…
В коридоре был включен свет. Мужчина опустил взгляд на пол. Туда, где раньше стояли сумки, а теперь… Пустота.
И сердцу бы начать успокаиваться, но оно снова ускорилось… Часы завибрировали, спутав сбившийся пульс с началом тренировки…
Он закрыл дверь, сделал шаг вглубь квартиры, уловил движение в гостиной, направился туда.
Аня стояла посреди комнаты, комкая пальцы… Смотрела на него, приближающегося, наверняка внешне выглядевшего дико злым, то и дело сглатывая и моргая… Своими большими-большими глазами.
И вздрагивала каждый раз, когда Корней оказывался на шаг ближе…
Мужчина остановился практически вплотную. Несомненно, обдавая ее уличным холодом.
Ее. Стоящую босой и в пижаме.
Понимая, что в пижамах ведь не уходят…
Аня открыла рот, собираясь
— Я не уйду, я… — начала, но запнулась, потому что Корнея сжал руками талию, одновременно вдавливая Аню в себя и делая шаг на нее. Пришлось быстро подстраиваться. Подниматься на носочки, пятиться, ухватываться за плотную шерсть пальто, под которой — надежные плечи. Выдыхать, когда спина ощутимо встречается со стеной… Сдерживать новую дрожь, когда его лицо оказывается слишком близко. Когда ее лба — прохладного, касается его — горячий. Будто не он только с улицы. Будто не его руки морозят поясницу.
— Что я творю? Ты же еще девочка совсем… — Корней произнес, продолжая фиксировать Аню руками, требовательно глядя в глаза. Как никогда ясно ощущая ее хрупкость. Впервые в жизни боясь того, насколько самому кажется правдивым пророчество Илоны. Впервые в жизни желая, чтобы кто-то другой развеял его страх. Чтобы она развеяла. Поэтому… Он ждал ответа. От молодой и глупой. Безнадежно влюбленной.
— Даешь нам шанс… — и она ответила. Так, что цинику впору саркастично усмехнуться, но он даже не моргает.
— Шанс на что? Мы же оба понимаем, что ничего не выйдет… Я тебя сломаю. — Потому что впервые в жизни хочет верить не в свою реальность, а в ее чудеса.
— Не сломаешь. Все выйдет. Просто… Я научу тебя любить.
— Научи. Только сделай это раньше, чем я разрушу твой мир.
Корней чувствовал, как Аню начинает бить крупная дрожь. Понимал, что это не только от его близости — от слов тоже, но одумываться поздно. Это будут их правила. И шанс есть только, если она научит.
Девичьи пальцы поползли вверх по шее, жадно и больно сжимая волосы, мужские вниз по телу, притягивая еще плотнее к себе. Губы встретились где-то между. Аня подалась навстречу порывисто, будто доказывая готовность. Корней — со свойственной ему уверенностью и напористостью раскрыл, целуя так жадно, как хотелось только ее — отчаянную мечтательницу.
Конец первой книги.