Позволь тебя снять
Шрифт:
Мне часто приходит в голову мысль, что без отца мне жилось гораздо лучше. Ежедневно возвращаться в его огромный дом для меня странно. Я тут будто деталь от другого пазла. Но отец раз за разом пытается впихнуть меня в свою картину мира.
Вот и сейчас я куда-то еду с ним одетый как жиголо. Я не знаю, будет ли это деловая встреча или неформальный ужин, уверен только в том, что встречу много незнакомых людей, многие из которых знали Альфредо и недовольны мной, как подменой. Отец сегодня ещё более молчалив, чем обычно. И я не решаюсь задать ему вопрос, потому что кажется — если он вот так молчит, то лучше пусть молчит и дальше, ничего хорошего
Когда я понимаю, куда именно мы приехали, меня охватывает дрожь. Мы выходим на заполненную автомобилями парковку. Я смотрю за каменную ограду и пытаюсь подобрать слова.
— Кладбище? — я бросаю на отца удивлённый взгляд. — Какого дьявола мы забыли на кладбище?
— Следи за языком! — отвечает он хмурясь. А затем, устремив взгляд к водной черте на горизонте добавляет: — Сегодня годовщина гибели твоего брата.
— И ты только сейчас мне об этом говоришь? — восклицаю я, но отец отворачивается и идёт к воротам. Я на негнущихся ногах иду за ним.
Это кажется жестоким — винить меня в том, что я не знал о дате. Я вообще ничего не знаю о брате, и это не моя вина. Мы с Нико жили совершенно иной жизнью до того, как всё произошло. И если бы не тот несчастный случай, то вероятно наши с братом миры бы никогда не пересеклись.
— Зачем ты притащил этого мальчишку сюда? — хриплым от слёз голосом бросает мать Альфредо. — Тебе мало тех унижений, через которые ты заставил меня пройти. Почему в этот день, ты продолжаешь быть эгоистом?
Если бы я мог, ответил бы синьоре, что Марселло без разницы в какой день быть засранцем. Возможно, после этого мы бы с ней поладили. Но я не смею подойти даже близко. Хотя все, кто пришли почтить память Альфредо смотрят на меня косо.
— Ты никогда не сможешь сделать из него Альфредо, — ядовито шепчет Марселло бывшая жена. — Мой мальчик жил свободной жизнью. Он ни на кого не оглядывался и следовал зову сердца. Он даже умер в море, где всегда хотел быть.
И пусть в словах этой женщины нет глубокого смысла, только отчаяния, они почему-то цепляют меня. Брат, как говорит Дария, действительно любил море и ходил под парусом. Из-за работы в компании отца он нечасто мог заниматься своим хобби и порой откровенно игнорировал прогнозы погоды. Мне в голову приходит мысль, что если бы брат действительно хотел свободы, то не стал бы отказываться от того, что любит. И мне тоже не стоит, если не хочу навсегда потерять себя. Я разворачиваюсь и иду быстрым шагом к воротам.
Отец звонит мне, когда я почти достигаю центра города.
— Где ты, чёрт возьми?! — кричит он в трубку.
— Прости, Марселло, но я не могу заменить тебе Альфредо, — отвечаю я, глядя на тот самый отель, в котором живёт моя прекрасная синьора фотограф.
— Не неси ерунды и возвращайся домой, — произносит он строго.
— Я серьёзно, отец. Ты не можешь контролировать каждый мой шаг. Если бы ты был со мной и мамой с самого начало, у тебя, возможно, был бы шанс. Но не теперь. И дело не в обидах. Просто я привык к свободе, и не той, что говорила та синьора на кладбище, а к настоящей. Понимаешь? Когда ты двадцать четыре на семь принадлежишь только себе. Живёшь, как нравится, работаешь, где нравится, и проводишь время только с теми, кого любишь.
— Даю тебе неделю, чтобы
Глава 18 «Красота»
Мне не хочется воспринимать слова отца всерьёз. Кажется, что он не имеет права диктовать мне условия. Просто потому, что я уже не в том возрасте. Да и времена, когда родители всё решали за детей, давно канули в лету. Потому я просто забываю о том, что он сказал и возвращаюсь к съёмкам.
Я знаю, что между мной и синьорой фотографом происходит что-то. Это уже не просто моя симпатия. Это взаимные интерес и влечение. И чем больше времени мы проводим вместе, тем труднее нам сопротивляться.
Понимаю, что, как мужчина, должен сделать первый шаг. Нескончаемое количество дней подряд я пытаюсь улучшить подходящий момент. Я почти теряю всякую надежду, но, к счастью, нам всё же удаётся остаться наедине после съёмки.
— Хотите пойти со мной на свидание? — спрашиваю я.
Она теряется и не сразу понимает, что я имею в виду. Приходится немного сбавить обороты.
— Я обещаю вам самую захватывающую прогулку по Палермо, — говорю с энтузиазмом, и Женя улыбается.
Не знаю, почему ей в голову приходит мысль, что я пытаюсь соблазнить её с корыстной целью. Однако дразнить её оказывается даже немного забавно. Настолько, что я невольно увлекаюсь за ужином. И сам того не понимая, обижаю её. Вот только я не был бы собой, если бы сдался просто так.
Тёплые солнечные лучи играют на её коже. Женя стоит у выхода на балкон и смотрит задумчиво вниз. Я подхожу сзади и обнимаю её. Удивительно, насколько маленькой и хрупкой она оказывается в моих объятиях. И куда девается весь её авторитет и грозный вид, которого так боятся остальные. Впрочем, они просто не знают, какая она на самом деле.
Я провожу пальцами по внутренней стороне бедра от колена вверх. Женя мучительно прикрывает глаза и опускает голову мне на грудь. Она очень честно реагирует на мои слова и прикосновения. Это подкупает. С ней я могу не опасаться стать жертвой хитрой женской игры. Она очень чётко демонстрирует, что ей нужно. И взамен полностью отдаётся сама.
Второй рукой я провожу по плечу, поддевая бретельку платья. Она послушно поддаётся и сползает вниз. Ощущаю, как лёгкая дрожь предвкушения пробегает по её телу. Я цепляю вторую бретельку и отпускаю. Чувствую учащённый пульс под тонкой нежной кожей. С искусанных губ слетает вздох. Я склоняюсь к ним и пробую их на вкус. Ощущаю табак и ментол. И в этом есть что-то неправильное, запретное. Я углубляюсь в поцелуй, делаю его долгим и волнующим. Рука на бедре задирает подол и очень осторожно и деликатно забирается под бельё.
На теле Жени есть несколько шрамов. Она не любит, когда я к ним прикасаюсь. Порой мне любопытно, откуда они. Но я боюсь, что этот вопрос может вызвать болезненные воспоминания. Надеюсь, когда-нибудь она будет доверять мне настолько, что сможет поделиться со мной ими. А пока всё, что я могу — это нежно касаться кожи рядом, выцеловывать круги, прижимать её дрожащую к себе, и любить. Любить до умопомрачения, до потери сил. Как заворожённый любоваться тем, как она в полумраке восседает на мне сверху. Грациозная и величественная, точно богиня. И всё, о чём я могу думать, это как подарить ей удовольствие, которого она достойна.