Позвони в мою дверь
Шрифт:
Петров не боялся врагов, он был готов сражаться с кем угодно и каким угодно оружием. Но перед близкими — родителями, детьми, женой — он был бессилен. Можно было сражаться за них, но не против них. За Зину, но не против нее самой. В этой борьбе он сразу поднимал руки и сдавался на милость победителя. Готов ли он довольствоваться крохами с барского стола? Зинино холодное равнодушие — напускное или истинное? Ее молчаливый отпор — игра или глубокая печаль? Вопросы без ответов.
Зина утешала себя
Он обращается с ней как с больной — предупредителен и покладист. Наверное, таким образом просит прощения за измену. Петрова, которого она любила, нет и быть не может. Но тот Другой, поселившийся в нем, упорно протаптывал дорогу к Зининому сердцу. И она чувствовала, как сокращается этот путь.
До Нового года оставалась неделя, а Зина еще не купила подарки. По служебным делам уехала в библиотеку, быстро там управилась и пошла по магазинам. У одного из прилавков столкнулась с офис-менеджером «Имиджа плюс». Оба сделали вид, что не заметили друг друга. На следующий день на Зину обрушился начальственный гнев.
— Кто ты такая? — кричал Витек Большой в ее закутке. Окружающие жадно прислушивались. — Что ты себе позволяешь? Шмакодявка! Тебя Христа ради здесь держат и зарплату платят. Надеешься ее отработать, раздвинув ноги? Бездарь! Тупица! Тебя сюда взяли, чтобы ты по магазинам шлялась? Еще раз такое случится — вылетишь как дерьмо из задницы.
Она не вскочила, не ответила на оскорбления, не убежала в слезах. Виной тому тренировка унижением: изо дня в день сотни мелких ударов по самолюбию. Человеческое достоинство трудно растоптать в одночасье, но, разъедая его постепенно, можно добиться выдающихся результатов.
Зина с трудом, плохо соображая, делая одну ошибку за другой, дождалась конца рабочего дня.
Приехала домой, сняла шубу, прошла в гостиную, опустилась на диван и уставилась в одну точку. Дети теребили ее, она не отвечала, сидела истуканом.
— Почему не идете ужинать? — заглянул Петров. — Сегодня я приготовил спагетти по-неаполитански.
Зина не пошевелилась. Муж внимательно посмотрел на нее и отослал детей на кухню.
— Что случилось? — сел он напротив.
— У меня неприятности на работе, — с усилием выдавила Зина.
— — Серьезные?
— Дальше некуда. — Она судорожно всхлипнула. — Дальше некуда.
Хлынули слезы. Она плакала в голос, шумно и безудержно, как по покойнику. И только твердила:
«Дальше некуда. Некуда дальше». Петров принес ей воды, заставил отпить из стакана. Ее зубы так колотили по стеклу, что он испугался — откусит и поранит губы. Сходил за валерьянкой, плеснул в остатки воды полпузырька лекарства. Зина поперхнулась концентратом', Петров воспользовался
— Порыдала и хватит. Рассказывай.
Он вел себя с ней не как любящий мужчина, не утешал и не обнимал. Будто она была его товарищем. Потаповым, например. И это подействовало на Зину лучше всяких нежностей.
Она стала рассказывать. Поначалу сбивчиво, перескакивая с одного на другое, возвращаясь и талдыча одно и то же. Но потом успокоилась и связно поведала историю своей трудовой деятельности и нравов, бытующих в рекламном агентстве.
— Как ты вообще оказалась в «Имидже плюс»?
Почему именно к ним пошла? — спросил Петров, когда она выговорилась.
— Меня Лена Ровенская устроила.
— Лена? — удивился он. — Как раз она хорошо их знает, много лет назад вела всю рекламу у нас в «Классе». Оставим это пока. Есть одна неувязка в твоих словах. Почему Витьки так резко сменили гнев на милость?
Зина обходила в своем рассказе скользкую тему, но тут подумала: "А почему я должна Павла щадить?
Ему можно амуры крутить, а мне нельзя?"
— Очень просто. Виктор Маленький в меня влюбился. Тешил себя надеждами, а когда я отказала, все и началось.
«Тешил? — едва не взревел Петров. — Значит, ты давала основания? Ты! Тут! Без меня!»
Ему стоило больших усилий не встряхнуть Зину так, чтобы у нее все пломбы из зубов выскочили.
А Витька он мысленно изрубил на части и скормил дворовым собакам.
То, что сказал Петров после недолгого молчания, поразило Зину:
— Тебе нельзя уходить с работы.
Ей все в один голос советовали: брось, уйди, не мучайся. Она сама понимала, что увольнение — единственный выход. И вдруг Павел говорит: оставайся.
— Почему? — изумленно спросила Зина.
— Сейчас ты уйдешь под улюлюканье и насмешки, как побитый пес, как проигравшая неудачница.
И всю оставшуюся жизнь тебя будут мучить воспоминания о позоре.
— Есть другие варианты? — живо заинтересовалась Зина.
— Сначала скажи мне: ты в принципе работать с Витьками хочешь?
— Нет!
— Значит, нужно уйти так, чтобы они тысячу раз пожалели о плохом поведении.
— Большой Витек обозвал меня шмакодявкой и дерьмом, — пожаловалась Зина.
— Он за это дорого заплатит, — пообещал Петров.
— Но их не волнует ничего, кроме денег и выгодных контрактов. На все остальное плевали с высокой горки.
— Вот мы и уведем от них клиентов.
Зину передернуло от отвращения.
— Это как-то.., интригански, непорядочно.
Чистоплюйство Зины разозлило Петрова, но он говорил спокойно, хотя и жестко:
— Бизнес в белых перчатках делают только официанты в дорогих ресторанах. Ты хочешь и рыбку есть, и песню петь. Так не бывает. Ты не умеешь держать удар, тебя смяли в кашу и почти слопали И теперь ты ведешь речь о неэтичности тех методов, которые могут вернуть тебе самоуважение.