Позвоночник
Шрифт:
Горящий над огнём не властен.
***
СТАНЦИЯ: НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ. ВРЕМЯ: ЧАС ДО ПОЛУНОЧИ. МЕСТО: НОЧНОЙ КЛУБ "ПЛЮЩ", ОФИС АДМИНИСТРАТОРА НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ (В СЛУЖЕБНОЙ ЗОНЕ), МАЛЕНЬКИЙ И УЮТНЫЙ. СПРАВА – КНИЖНЫЕ ПОЛКИ, СЛЕВА – СТЕКЛЯННЫЙ СТЕЛЛАЖ С КУБКАМИ И СТАТУЭТКАМИ, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В ШИФОНЬЕР. ПО ЦЕНТРУ – КОМПЬЮТЕРНЫЙ СТОЛ, ЗА НИМ – КРЕСЛО И ПЕРЕД НИМ – КРЕСЛО, ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЯ. ЛИЦА В КРЕСЛАХ: СОСТОЯЩИЙ ИЗ КОСТЕЙ И СВЕТЛОЙ КОЖИ БЛОНДИН, СТРИЖЕНЫЙ ПОД ЁЖИК, С ТОННЕЛЯМИ В УШАХ, ОБЁРНУТЫЙ В СЕТЬ ТАТУИРОВОК (ЛЕДЯНОЙ) И ЮНА В СОСТОЯНИИ ПОДШОФЕ (ПЛАМЕННАЯ).
Л:
П: С ней всё хорошо. Чего не скажешь о настроениях в коллективе.
Л: Значит, ты в курсе. Отлично. И заранее знаешь, что я тебе скажу. Может, и ответ готов?
П: Готов, но я тебя слушаю.
Л: До конца этого года знакомых тебе лиц здесь не останется. Дай мне договорить. Многие ходят в клуб годами. Видят одни и те же тела. Тела не молодеют. Хуже того, надоедают. Оксана, так вообще раздалась после родов. Сравни: ты, с травмой, почти на пол не спускаешься, всё на руках, чтобы стопу не трогать, и, чем тебе хуже, тем больше ты в воздухе… Пожалуйста, не перебивай. Я знаю, насколько всё плохо. Дури кого угодно, я-то вижу. Ну так вот. Оксана, наоборот, перестала подниматься… ходит, приседает – и всё. Вес не тот, летать. И так со многими. Девочки разленились. Оно и понятно: чем старше, тем больше тяготит земля. Ты ставишь шикарные номера, и за их счёт вызываешь интерес. Ты не повторяешься, поэтому тебя видят не как одну, а как разных, по числу ролей. К тебе претензий нет. Более того, Виктор Андреевич переводит тебя в хореографы. Лёша всё-таки решился уехать в Штаты.
П: Вот этого я не знала. Про Лёшу. К сестре?
Л: (меняя тон) – Да, и вдобавок он там с кем-то познакомился… Скоро кончится веселье. Иначе спляшет… Но об этом с ним сама поболтаешь.
П: (с улыбкой) – Наконец-то ты перестал говорить, как Витя. Косишь, Тош. Сильно косишь. Его речь открывает твои уста.
Л: Он охрененный мужик. Сама знаешь. Чёрт знает, как ему удаётся балансировать на грани закона и оставаться чистеньким. Голова варит как надо… Ну так что, ты поделишься со мной своим заготовленным ответом? Или сохранишь интригу до его визита?
П: (резко) – Пэт тоже смещают?
Л: (подбирая слова) – Ей скоро тридцать. Да, она прекрасно выглядит, вон сколько операций… Губки, скулы, щёчки, грудь, всё сделанное. Ты пришла рано. Меня тогда не было, но я наслышан: работаешь с шестнадцати годиков, мимо всех правил, и ни одна проверка тебя не тронула. Все, кто пришёл одновременно с тобой, скоро выйдут из первой свежести. Я всё понимаю, насчёт Пэт…
П: Её мужчина легко найдёт себе новую. У него такой фетиш: иметь дома стриптизёршу.
Л: Ну зачем же так жёстко. Она не стриптизёрша, а актриса, и модель к тому же. Её миллионный инст…
П: Инст инстом, а работа ей нужна. Я-то понимаю, что если отсрочу её уход, всё равно это ненадолго. И… да, точно. Обсуждать такие вещи действительно надо с Виктором. – (вздохнув, встаёт) – Я должна подумать.
Л: Конечно, думай. – (откидываясь на спинку, вытягиваясь) – Твоё время тоже капает. Хоть три маски стоика носи. И выйдет раньше, чем у… у той же Пэт. Я ведь не зря в меде учился. Связки, да? Шитые?
П: (в дверях) – Вязаные. Говорю же: с ногой всё нормально. И будет нормально, пока у меня есть мозги. Они управляют конечностями. Не наоборот.
(дверь за ней закрывается)
(голос
Ю: Вить, привет, удобно сейчас? Я выключала телефон на выходные. Да, знаю…
(шаги удаляются)
Л: Эх, Волкова… Боли ты не боишься. Радости боишься. Нет в глазах радости. Никогда нет. Выть не будешь – гордая; в себя воешь. А мы тут, в лесу, слышим. Лес маленький. И мы маленькие. Одна ты большая. На хребту и стоишь…
***
Мягкие ковры, жёсткий подиум, агрессивный призыв и зовущая ласка – над ними, на нём.
Выгнув спину рыбкой, раздвинув бёдра, опираясь на руки и низ живота, Юна перекрестила стрипами пилон.
Мысли рассыпались по плечам, когда она откинула назад волосы. Ничто больше не застилало глаз (и от её глаз – других, точками из темноты: взглядов). Искры оставались за пределами танца, в котором она была. Была – которым.
На экраны, с ярким клипом в них, не смотрел никто. Звучала инструментальная музыка.
Вброс волос в зрительскую массу, густых, длинных, всех сразу и во все гостевые диванчики, "теку, плыву, таю". Воск плавится. Свечка горит изнутри, кареглазая, и горя нет ей, только во рту – горечь проглоченного загодя виски.
Когда, как пожарный, по шесту, вниз на сцену со второго этажа съезжала Юна, когда окружала его летящими в полумраке юбками, на неё, зеленея без приворотных зелий, глазел весь зал. Один стол занят или десять, заполнена ложа отдыхающими или одними лишь работниками клуба, её коллегами, неважно. Танцуя, девушка исчезала, уступая своё тело самой грации, самому искушению, самому вечноюному, сколько ни гаси его, огню. Внешняя невинность привлекательна. Так и хочется очернить.
Плотный брюнет, лысоватый, лет сорока, нервничая за джинсами, наклонился к уху своего младшего компаньона и что-то ему сказал. Тот кивнул, не повернувшись. Пара хостес в скромных платьях и тройка актрис, почти не прикрытых, сидели за их столиком, тоже изучая Юну. Поимённо: Элен, Зарина, Стелла, Джиневра и Патриция. Вероники не было.
Выход в маске, чёрной, без узоров, и кружевной комбинации под прозрачным платьем. Антон верно подметил: большую часть тем местная прима исполняла наверху. Держась за шест, проворачивала круг, выгнувшись, ногами назад, в поперечном шпагате. Поднимала их вверх, не притронувшись к полу, перехватывалась, вниз головой, зажав опору между бёдер, поднимала корпус, парила заласканной ласточкой. Ещё один перехват. Зацепившись каблуком здоровой ноги, вторую – вниз, демонстрируя одетую шёлком промежность, и – стечь, откинувшись, вместе с воланами юбки, в шпагат, на сей раз продольный. Вьюнком, по спирали, пока золотистая грива ни расстелется по подиуму, следом – спина и… Ноги накрест. Захват коленом. Подтяжка – наискось и ввысь. Там, наверху, у неё будто бы появлялись крылья.
Юна не боялась сорваться.
Юна боялась спускаться с высоты.
Пэт, шутя, предлагала ей уйти в акробатки.
Пэт, затаив дыхание, смотрела, как взвивается тёмный подол у самого купола, где побеги искуственного плюща укрощали, украшая, немой холод пилона. Всё превращалось в зелень. Ни она сама, ни кто-то из девочек не держался так долго. «Ни на руках, ни в руках себя не держим, – усмехнулась Патриция, обнимая гостя со всей его полнотой. – И ведь зуб на неё точим. Шушукаемся: с Витей спит».