Позывной "Калмык"

Шопперт Андрей Готлибович

А ведь начинало вечереть. Зимние дни — они короткие, тем более, на шестидесятой параллели, на которой Петр первый этого имени начал город строить. Это летом белые ночи, а зимой, вот три часа только ещё, а уже сумерки.

Последние три дня пролетели в дороге быстро. Анна блистала. И красотой блистала и знаниями. Это уличную цветочницу Элизу Дулиттл профессор Генри Хиггинс у Бернарда Шоу в «Пигмалионе» обучал всего шесть месяцев. И учитель был так себе, и один, и первоначальный уровень ученицы у него в разы ниже. Анну Машка и Кох, а после и попик местной церковки батюшка Феофан, обучали больше пяти лет. Может герцогиней она и не стала, но вряд ли сейчас в России есть более разносторонне образованная

девица. Машка вполне сносно научила кикимору общаться на французском, а сам Кох не до такого уровня, но для общения, помог девушке освоить немецкий и английский по самоучителю, найденному в кабинете отца, заодно и сам вспомнил, что в училище, а потом в Лесотехническом институте учил. Ну, у него с английским и так было не плохо, по работе много приходилось общаться с иностранцами, и как-то директор выписал модного преподавателя из столицы, и методом этого самого глубокого погружения Кох и две его помощницы — менеджеры по закупкам растений, вполне сносно подтянули английский. Батюшка Феофан, не много ни мало, а выпускник Киевской греко-славянской академии, отлично рассказывал всякие исторические байки и мифы древних греков и римлян. А заодно и историю этих древних. Рассказывал детям на уроках. Но послушать его лекции приходили и другие преподаватели и Машка, и Анька, и сам Сашка. Географические уроки Коха Анька тем более не пропускала — слушала. А ещё Машка с кикиморой сначала перечитали все книги, которые были в доме, а после заставляли или точнее принуждали ласками и лестью, а то и угрозами, заморить голодом или от тела отлучить, покупать дурня новые книги в Туле. Сашка им тогда условие поставил, что на одну книгу с французским романом будет покупать одну полезную. Ну, до высшей математики с Ньютоном и отцом и сыном Бернулли дело пока не дошло, но всё, что попадалось по физике и химии Кох купил, как и книги по занимательной математике, в том числе «Арифметику» Леонтия Магницкого. Добыть этот раритет было не просто и дорого, но если цель поставить, то и эта книга нашлась.

Вчера Анна вспомнила оттуда задачу, да как задаст её, хвастуну в общем-то, Виельгорскому, тот и офигел.

— Один человек выпивает бочонок кваса за 14 дней, а вместе с женой выпивает такой же бочонок кваса за 10 дней. Скажите, Михаил Юрьевич, за сколько дней жена одна выпивает такой же бочонок кваса.

— Хм, — шталмейстер нос свой длинный теребить начал, ну, когда человек думает, то вечно чего-нибудь на голове трогает, кто нос, вот, так мусолит, кто затылок чешет, кто за подбородок, как Михаил Глинка, хватается.

— Нужно карандаш и лист бумаги, — пришёл на помощь другу композитор.

— Нет, господа, тут листок не нужен, тут просто подумать нужно. Попробуйте, вы же университеты оба закончили. — Ай, какой классный удар ниже пояса его кикимора этим зазнайкам нанесла! Кох мысленно поаплодировал.

Удар был чувствительный. Попутчики закатили глаза и стали скрипеть мозгами, хотя, может это снег под полозьями скрипел, а этим товарищам и нечем скрипеть.

— Я сдаюсь, — Виельгорский шутливо поднял руки.

— Расскажите же нам решение, Анна Тимофеевна, — поднял руки и Глинка.

— Эх, не там вы учились господа, вам бы в нашу сельскую школу. Просто же всё. За 140 дней человек выпьет 10 бочонков кваса, а вдвоем с женой за 140 они выпьют 14 бочонков кваса. Значит, за 140 дней жена выпьет 4 бочонка кваса, а тогда один бочонок она выпьет за 35 дней. Просто же!

— Да, уж, госпожа Серёгина, из ваших прекрасных уст и правда теперь, кажется, простая задача выходит. Но бьюсь об заклад, ни одна девица в столице её не решит. Вы в курсе, что девочек в гимназии не допускают. В гимназиях получают образование представители высших сословий. Мальчиков из дворянских семей там готовят к поступлению

в университеты. А девицы должны читать французские романы и уметь вышивать, а да ещё в альбомы стихи переписывать.

— Нам — купцам можно математику учить, — прыснула кикимора.

Сашка с умным видом сидел, уставившись в одну точку, и перебирал чётки, не мешал Аньке развлекаться, поражая этих столичных штучек. Им нужно было произвести на них впечатление, чтобы осуществить задуманное Кохом.

Событие сорок третье

Правда бывает удивительней вымысла, зато вымысел правдивее.

Фредерик Рафаэль

— Что ты скажешь, Мишель, о наших попутчиках? О госпоже Анне? — Виельгорский зябко поёжился, после тепла в дормезе этих странных попутчиков, холод кареты, в которую они пересели, сразу напомнил, что на дворе поздняя осень, почти зима. Как никак самый конец ноября.

Глинка тоже поплотнее в шубу завернулся.

— Я думаю, что госпожа Анна самая образованная женщина в России. Надо отдать должное её отцу, он нанял лучших учителей, сравниваешь её с дамами наших салонов и оторопь берёт, неужели такое бывает. Она, кажется, знает всё на свете. Хотелось бы и мне в той сельской школе хоть несколько лекций прослушать.

— Нет, в одном она точно не сильна. Философия её слабое место. Для неё Вальтер и Руссо — это просто имена, — замотал головой шталмейстер.

— Вот, Мишель, ты правильно заметил, это просто именно. Она не восхищается ими, и не сильна в философии не потому, что не смогла её выучить и понимать. Она их не считает достойными, для неё они просто имена людей, от которых нет пользы. Ну, какая польза от мух. Жужжат, да ещё гадят.

— Я надеюсь ты не перекинулся в её веру? — Виельгорский шутливо навёл лорнет, болтающийся на шнурке на шее, на Глинку.

— А ты заметил, «Mon ami», как она смотрела на этого калмыка, когда рассуждала об отмене крепостного права? — Глинка отмахнулся от наведённого на него лорнета.

— Ты думаешь, Мишель, они любовники? — вскинулся Виельгорский.

— Нет. Она относится к нему, как к младшему брату, что ли. Заботится, опекает. Но при этом и сама отдаёт должное его уму. Мысленно и взглядом совета просит, — Глинка скривился, не приятно было даже представлять такое.

— Да, что-то такое есть в её взгляде. Ну, а про освобождение крестьян… Не новость. Тот же Аракчеев именно так и думал, и именно так и поступал. Правда, надеялся на команду от императора.

— Нет, я про то, что нужно всех дворян или точнее помещиков не французскому и философии учить, а методам правильного управления имением. Экономике, как она выразилась, сельскохозяйственного предприятия.

— Нужно свести её с нашими почитателями теории Адама Смита.

— Она купчиха, не звать же её на бал, общество её не примет, — помотал головой композитор.

— Так устроить нужно просто приём, без балов всяких. Мало ли салонов в Петербурге. Обязательно займусь этим.

— А её спутник?

— Он же что-то похожее на дворянина, как я понял. Дархан не имеет повинностей и не платит за землю сюзерену…

— Нет, я так понял это как у нас, когда солдат или унтер в армии за подвиг бывает пожалован в офицеры, но без дворянства.

— Да, наверное. И он хитрец. Я иногда при монологах госпожи Анны смотрел на него. Эдакая хитрая улыбка у него на губах, словно сидит взрослый на скамейке в сквере и слушает, как дети рассуждают, почему зимой снег идёт, а летом дождь? Или почему закат бывает красным? Он знает ответ, но не мешает детям глупости говорить про боженьку.