ППЖ. Походно-полевая жена

Дышев Андрей Михайлович

–  Ну зачем тебе неприятности?
– убеждал Шильцов. Бум!
– удар в дверь.
– Ты хочешь потом разбираться с Герасимовым?

–  Кто такой Герасимов?.. Руки убрал!! Убрал руки!! Кто такой Герасимов, я тебя спрашиваю?

–  Командир шестой роты.

–  А он кто ей? Муж? Или он ее купил?

–  Послушай, если ты нажрался, то иди спать!

–  Нет, ты мне скажи, он кто ей - муж?

–  Да!

–  Не вешай мне лапшу! Уйди с дороги, я сказал! Я пальцем ее не трону, мне только пообщаться с ней…

–  Пообщаешься утром. Иди проспись.

–  Здесь

я решаю, когда мне спать!

–  Ниязов! Дай мне автомат!

–  Ты кого автоматом испугать собрался, жопа? Мне покуй твой автомат, как и все вы, и твой подполковник, и твоя техника, и твои грозные глаза! Мне все покуй, понял? Потому что я Грызач, хуже, чем мне, никому не было и никогда не будет. Мне нечего бояться, парниша! Я уже тут корни пустил, я уже в камень превратился, меня духи уже в упор не видят, а ты каким-то сраным «калашом» меня пугать вздумал…

–  Грызач, ты туда не зайдешь!

–  Пошел вон, не мешай! Вы там у себя на базе зажрались! Все чистенькие, сытые, женщины у вас там. А мы тут, как собаки! Даже поговорить не с кем. Уйди, говорю, пока я караул в ружье не поднял!

Быстроглазов так и не смог натянуть ботинки и вывалился из бронетранспортера босиком. По острым камням идти было больно, он кряхтел, ругался, переваливался, как перекормленный селезень. Подходя к бронетранспортеру или боевой машине пехоты, он бил по броне булыжником до тех пор, пока стрельба не затихала и из люка не высовывалась голова наводчика.

–  Ты по кому стреляешь, сынок?!

–  Так… это… все открыли огонь…

–  Ты противника видишь?

–  Противника?

Сержант Селиванов с началом стрельбы первым делом позаботился о своей парадке. Он вывернул ее наизнанку, упаковал в полиэтиленовый пакет и спрятал под койкой - на тот случай, если какой-нибудь долбоеб шарахнет по палатке из миномета. Дембель на носу, и что потом делать? В майке домой ехать? Орден он свинтил, завернул в кусок фланелевой ткани и положил в нагрудный карман. Это была для него самая ценная вещь. Это была молчаливая правда о его службе в Афгане. Орден давал привилегию ничего не рассказывать, ничего не доказывать, не стучать себя в грудь кулаком, не убеждать окружающих в том, что ты не трус и не слюнтяй, что ты смотрел смерти в глаза и она не сломила тебя. Орден априори придавал качество настоящего мужика, храброго парня, отважного бойца. Орден - все равно что крылья для птицы. Все равно что рыцарские доспехи. Все равно что царская корона. В Союзе без ордена - как голый, такой же, как все.

Схватив автомат и пару связанных изолентой магазинов, он побежал на линию огневых позиций, к своему взводу, но остановился, услышав, как его криком зовет Грызач.

–  Селиванов! Первое отделение сюда по тревоге, живо!!
– надрывно кричал Грызач, прижимаясь спиной к двери «офицерского общежития».
– Всех в ружье!! Бегом!!

Шильцов, подпирая край двери плечом, в свою очередь скомандовал Ниязову:

–  «Триста шестнадцатую» бээмпэшку сюда! Немедленно! Передай, что я приказал сняться с позиции, - и гони ее сюда!!

Боец таращил глаза на командира, пытаясь понять, что за фигня происходит и чем все это закончится.

Он помедлил, очень надеясь, что Шильцов сейчас отменит свой приказ, скажет: «Ладно, я передумал», но старший лейтенант зло прикрикнул:

–  Я же сказал - бегом!!

–  Селиванов!!
– завопил в ночь Грызач, стараясь не уступать Шильцову.
– И АГС сюда!! АГС не забудь!!

–  Понял!
– отозвался из темноты Селиванов, хотя он, как и Ниязов, тоже ничего не понял. Что это задумал командир? На кой хрен тащить с позиций тридцатикилограммовый станковый автоматический гранатомет?

–  Ты доиграешься, - предупредил Шильцов. Он был трезв и понимал, что дело принимает серьезный оборот.

–  Я начальник гарнизона!
– размахивал руками Грызач.
– И применяю вверенную мне власть по законам военного времени!

–  Ты нудак, - высказал иную точку зрения Шильцов.

–  Последний раз предупреждаю, парень… - процедил Грызач и схватил Шильцова за тонкий воротник батника.
– Ты меня лучше не зли…

Шильцов ударил по его руке. Ткань батника треснула, пуговицы разлетелись по сторонам.

Кроша камень, «триста шестнадцатая» БМП кружилась на месте, разворачиваясь стволом к гарнизону. Ослепляя светом фары задымленные позиции, машина с грохотом стала карабкаться по каменистому склону на макушку горы. Ниязов едва давил на педаль газа, ехал очень медленно и часто останавливался, чтобы ненароком не раздавить кого-нибудь. Два бойца, сидящие на передке, крутили головами, переглядывались и пожимали плечами.

–  Эй, Нияз! Нияз!! А чего случилось-то? На хера мы туда едем? Шильцов приказал? А что делать будем, не сказал?

Машина ревела, растирая камни в пыль.

На противоположном склоне покидало позиции гранатометное отделение. Два бойца, матерясь, выдергивали из каменной ячейки разлапистый, похожий на гигантского комара автоматический гранатомет «Пламя». Орудие было установлено здесь на совесть, сектор хорошо пристрелян, оптический прицел находился как раз на уровне глаз - не надо ни привставать на цыпочки, ни сгибаться. «Лапы» тщательно обложены камнями. В общем, сидел гранатомет в ячейке, как будто здесь и вырос. И вот теперь все разрушать, выдергивать эту тяжеленную железную дуру, будто гнилой зуб из десны.

–  А что там стряслось?
– спрашивали бойцы.

–  Духи прорвались?

–  Мы что, отходим?

Селиванов сам толком ничего не знал, но, чтобы об этом не догадались, рявкнул:

–  Отставить разговоры! За мной бегом - марш!!

Потерявший голос от надрывного крика Быстроглазов остановился как вкопанный и, протерев глаза, посмотрел на карабкающуюся по склону, прямо на «точку», БМП. Вот машина задела поставленные друг на друга бочки, они с грохотом обвалились, покатились, запрыгали по камням. На катки намоталась какая-то веревка, натянулась как струна, и тотчас смялась, как погасший парашют, маскировочная сеть, что была натянута над огневой позицией. «Куда она прет??
– подумал Быстроглазов, испытывая неприятное чувство, будто у него помутился рассудок.
– Что вообще происходит? Где офицеры? Где Шильцов? Где Грызач?»