PR-проект «Пророк»
Шрифт:
Иногда она была назойлива, и тогда он закрывался в своей комнате. Иногда молчала, стараясь не беспокоить его, и он спрашивал, не звонили ли дети, как у них дела, и слышал в ответ: «Ничего особенного» или «Все нормально».
Иногда Валентине казалось, что муж невнимателен к ней, это чувство копилось в ней неделями, и наконец она обижалась на него, почти не разговаривала с ним и демонстративно старалась не замечать. Но это была скорее демонстрация для себя, потому что он, похоже, не видел ее протестов — для президента тишина в доме была обычной домашней тишиной.
Такие отношения установились задолго до того,
Президент пошел в ванную и долго там плескался, пока жена не позвала его.
— Сейчас! — крикнул он.
Потом они молча пили чай.
— Саш, — вдруг сказала Валентина. — Зачем ты ходил на всенощную, ты же не веришь в Бога?
— Ты что, в религию ударилась? — спросил в ответ президент.
— Да нет, просто я сейчас читаю Сорокина.
— Это кто? — сразу насторожился президент, перебирая в уме знакомые фамилии.
— Это гуманист и философ начала века.
— А-а, — успокоился президент.
— Ведь моя обязанность, как жены президента, благотворительность и покровительство искусству, — произнесла Валентина со странной смесью грусти и сарказма в голосе.
— Ну и что?
— Во всем этом есть какая-то неискренность… Элемент шоу, что ли…
— Да, и шоу в том числе. Это, во-первых, традиция, преемственность, во-вторых, это нравится избирателям. — Он как будто повторял чужие формулировки.
— Я не уверена, что сейчас это так.
— Это — так. Так надо, — сказал он без излишней жесткости в голосе, но достаточно твердо, чтобы дать понять, что разговор окончен.
И уже ложась спать, понял, что жена сказала что-то важное, что-то созвучное той мысли, которая не давала ему покоя после церковной службы.
Ему никогда не нравилась эта обязанность стоять со свечой в церкви, когда все вокруг понимают, что он человек далеко не набожный. В этом было какое-то противоречие между общим комсомольским прошлым его поколения и таинством искренней религиозности. Существование самих ВИП-отделов церквей, созданных во многих храмах, казалось, противоречило духу христианства и не укрепляло имидж власти среди верующих. «А верующих становится все больше, — думал он, засыпая. — Надо встретиться с пиарщиками».
На следующий день он попросил секретаря пригласить к нему вечером Маковского и патриарха… «Нет, патриарха не надо. Пригласи его на завтра. И соедини меня сейчас с Маковским».
— Здравствуйте, Александр Васильевич. — Маковский пересек кремлевский кабинет президента от двери к длинному столу, с обеих сторон
— Здравствуй, — ответил президент, пожимая руку Маковскому.
— Здравствуйте, — эхом произнес молодой человек за спиной Маковского.
— Мне кажется, вы знакомы с Анатолием Георгиевичем, — поторопился представить своего спутника Маковский.
Безусловно, президент знал, что его советник придет не один, но в любом случае тот должен был объяснить присутствие другого лица.
— Когда мы сегодня говорили по телефону, я обещал представить его вам, — продолжал Маковский. — Анатолий Георгиевич Фимин, мой коллега, политолог, специалист в области политического пиара. Мы давно с ним сотрудничаем, многие наши сценарные разработки включают его идеи. Кроме того, он автор теории взаимодействия государственных институтов. Я хотел бы, чтобы он рассказал вам об одной идее. Это как раз то, о чем мы говорили.
— Хорошо. Присаживайтесь, — коротко сказал президент. — Я вас слушаю. — Малознакомых людей, тем более во время первой встречи, президент называл на «вы».
— Я проанализировал ситуацию взаимоотношений органов высшей государственной власти с Русской православной церковью, — начал Фимин. — Должен сказать, что существуют проблемы не столько идеологического, сколько имиджевого характера.
Президент откинулся в кресле, внимательно слушая и изучая посетителя.
— Когда в начале девяностых начались тесные контакты между властью и РПЦ, это было оправдано с той точки зрения, что означало возрождение дореволюционных российских традиций. Тогда это было, во-первых, просто модно, во-вторых, в обществе была популярна несколько идеализированная картина дореволюционной России, и, соответственно, в-третьих, нужно было показать, что власть не просто возвращает Россию в золотой век, но и ей самой очень близки идеалы православия как такового с его гуманистическими традициями. Тогда эта связка заработала и прекрасно себя оправдала.
Президент понимающе кивал головой.
— Помните, — продолжал Фимин, — перед инаугурацией вашего предшественника всерьез обсуждался вопрос о церемонии помазания. Я принимал тогда участие в разработке проекта и потому хорошо это знаю. Патриарх не то чтобы был согласен… Собственно, мы его даже не спрашивали. Такое плотное взаимодействие между государством и церковью было идеально. Механизм взаимосвязи работает как часы и по сей день. Однако проблема в другом. Сама РПЦ как подсистема российской власти в нынешнем своем виде — устарела.
— Что вы имеете в виду? — спросил президент. Ему хотелось сказать «выражайтесь яснее», но не хотелось, чтобы этот аналитик подумал, будто он чего-то не понимает. Он вообще любил, чтобы его окружали умные люди. Действительно умные люди этим пользовались и старались выражать свои мысли как можно сложнее.
— Я имею в виду то, что после медового месяца РПЦ и власти в обществе начало нарастать недоумение. Как это — в недавнем прошлом убежденные коммунисты стоят со свечкой в руках? Понравившаяся вначале идиллическая картинка вызывала все больше вопросов и домыслов. Если эти коммунисты и профессора экономики поверили в Христа, то насколько глубока их вера — так же, как в идеалы коммунизма?