Праксис
Шрифт:
Перед уходом Сула поговорила с шеф-поваром, поинтересовавшись, сколько та предложит за какао высшего сорта.
Женщина нахмурилась и закусила губу:
— Дела идут не очень, сами понимаете. С тех пор, как пришли они.
— Дела начнут потихоньку налаживаться, если в меню вновь появится хороший шоколад.
Глаза повара сузились:
— Насколько хороший?
— "Кабила". Шестьдесят пять или восемьдесят процентов какао. Завезен с Преовина.
Шеф безуспешно пыталась скрыть алчный огонек в глазах:
— А сколько
— Сколько вам надо?
Они договорились о цене, в семь раз превышающей ту, что Сула заплатила за какао на кольце.
— Доставлю товар завтра, — сказала она. — Готовьте наличные.
Шеф-повар вела себя так, словно подобные сделки заключались ежедневно. Возможно, и заключались.
— Как у тебя это получилось? — спросила Спенс по дороге домой.
— Что это?
— Вот так вот изменить акцент. Когда мы в Риверсайде, у тебя один голос, в официальной обстановке — другой, а с официантом и шеф-поваром ты вообще иначе говорила.
Сула оглянулась на ресторан.
— Я даже не заметила, — сказала она. — Наверно непроизвольно подражаю собеседникам.
Ни официант, ни шеф-повар не растягивали слова, подобно пэрам из Верхнего города, а пользовались удобным общепринятым произношением.
— Эх, мне бы так уметь, — мечтательно сказала Спенс.
— Опять гуляла, — услышала Сула знакомый голос, когда возвращалась домой. — Опять гуляла без Скачка.
— Угадал, — весело ответила она и запрыгнула на ступеньку, зажав в руке тонкий пластиковый ключ от двери.
Скачок вышел из тени на свет, льющийся из окон квартиры на первом этаже, и Сула сразу же утонула в темном сиянии его черных глаз.
— Ты могла бы провести со Скачком такой чудесный вечер, с сегодняшним не сравнить, — сказал он. — Только дай Скачку шанс.
Сула не знала, что ответить. Что не встречается с молодыми людьми, говорящими о себе в третьем лице?
— Погуляем, когда найдешь себе работу, — выкрутилась она. — Не хотелось бы отнимать у тебя последние деньги.
— А я бы все отдал, лишь бы ты была счастлива.
За личное местоимение Сула наградила его улыбкой.
— Что слышно? — спросила она.
— Бунт у Синих Решеток, там, где расстреливали заложников, — ответил Скачок. — За убийство тюремного офицера арестовали группу скорбящих.
Сула задумчиво помолчала.
— И в новостях показали?
— Нет. Скачок слышал от… коллеги.
Сула знала, что слухи разносятся быстро, но при этом обрастают ложью.
— Кого-нибудь убили? — спросила она.
— Мой друг не знает. Может, было несколько смертей. Здесь постоянно кого-то убивают.
Он подошел поближе и протянул что-то, в неясном свете из окна отливающее желтым. "Сопротивление".
— Я уже читала.
Он убрал листок.
— Будь осторожнее, — сказал Скачок. Он стал поразительно серьезен. — Выходишь на улицу — смотри, нет ли полиции. Едешь на поезде, идешь на рынок — смотри, нет
Сула посмотрела на Скачка:
— А у тебя есть куда?
Его черные глаза блеснули, и он опять вынул бледный пластик.
Сопротивление.
Сула повернулась:
— Спокойной ночи, Скачок.
Она вставила ключ в замок, и металлические запоры раздвинулись.
— Спокойной ночи, мисс. Удачи.
"Он умрет, — думала Сула, медленно поднимаясь к себе на этаж. — Будут стрелять в меня, а умрет он."
Сегодня днем ей было предназначено много пуль, но в результате убили пятьсот заложников.
Глава 8
За три вахты ничего интересного не случилось, Мартинес играл в гипертурнир, смотрел на тактический экран, где ничего не менялось, или на изображения Терзы. Обедать его не пригласили. Он хотел устроить для лейтенантов вечеринку на "Нарциссе", бывшей гражданской яхте, на которой он прибыл на "Прославленный", а потом превратил в подобие клуба для неформальных встреч, столь необходимых в качестве альтернативы парадным обедам Флетчера, но понял, что тогда придется позвать Чандру, и передумал.
В любом случае, всем было не до развлечений. Они приближались к Термейну, а воспоминание о Бай-до не давало покоя.
На следующий день после завтрака Мартинес погрузился с головой в Список дозволенных имен. Когда шаа только завоевали территории, они составили списки имен, которыми было разрешено называть детей. Подрывные имена, например, Свобода или Государь, запрещались, как и имена, отражавшие предрассудки и суеверия, противоречащие Праксису.
Прошли тысячи лет со времени завоевания, человечество изменилось до неузнаваемости, лишь имена остались неизменны.
Не то, чтобы это доставляло какие-то неудобства: выбор был велик, власти одобрили тысячи и тысячи имен. Мартинесу нравилась внушительная длина списка, потому что он мог читать его часами, читать — и думать о своем будущем ребенке.
Может, назвать девочку Пандорой, "Всем одаренной". А мальчика Родериком, "Прославленным правителем". Или Эсме, что значит "Возлюбленный" или "Возлюбленная".
Еще мальчика может стать Маурицием в честь отца Терзы или в честь его отца — Марком, но непонятно, что означают эти имена. "Мавр" и "Отданный Марсу" — это ясно, но кто такие эти мавры и Марс?
Если родится девочка, будет она, конечно, красавицей и ей подойдут Кайла, Линетт или Дамалис.
Жаль, что нельзя назвать ребенка Гением — ему, наверняка, это имя подошло бы лучше всего.
У двери кабинета послышались уверенные шаги, и Мартинес, оторвавшись от списка, увидел капитана лорда Гомберга Флетчера. Он был при полном параде, в белых перчатках и с серповидным ножом на поясе.
Мартинес вскочил и отсалютовал:
— Лорд капитан!
Глубоко посаженные глаза Флетчера смотрели на него.