Практическая магия

Хоффман Элис

Антония и Кайли прихлебывают кока-колу с заменителем сахара, боясь пропустить хоть слово; от жадного интереса у них даже волоски на руках топорщатся.

Салли ставит на стол чайник мятного чая и любимую чашку с отбитым краешком, подарок от дочерей ко Дню матери. Пить кофе она больше не может — его запах вновь вызывает к жизни образ Гэри, столь явственный, что, когда Джиллиан нынче утром проливала воду сквозь кофейный фильтр, Салли дала бы честное слово, что за столом в эти минуты сидит Гэри. Она старается убедить себя, что несвойственная ей апатия объясняется нехваткой в организме кофеина,

но причина в другом. Она так необычно тиха и пасмурна сегодня, что это бросается в глаза Антонии и Кайли. Все это слишком не похоже на нее. У девочек такое чувство, будто той женщины, которая была до сих пор их матерью, больше нет. И не в том дело, что ее черные волосы распущены, а не забраны назад, как всегда; самое главное - эта ее печаль, этот отсутствующий вид.

— Думаю, такие вещи не следует обсуждать в присутствии детей, — говорит Салли.

Но дети накрепко приросли к своим стульям; они умрут, если им не дадут послушать, что будет дальше, - они этого просто не вынесут!

— Мама! — кричат они в один голос.

Они уже почти взрослые. И ничего тут не поделаешь. Салли пожимает плечами и кивком показывает Джиллиан, что можно говорить.

— Ну что ж, — говорит Джиллиан. — Вероятно, это я его убила.

Тетушки переглядываются. На что другое — да, но на такое Джиллиан абсолютно не способна.

— Каким же образом?
– спрашивают они.

Это она-то? Девочка, которая, раздавив босой ногой паучка, поднимала рев на весь дом? Которая, уколов себе до крови палец, объявляла, что ей дурно, после чего без чувств бухалась на пол?..

Джиллиан признается, что подмешивала ему в еду паслен — растение, которое в детстве терпеть не могла и как бы нечаянно выдергивала вместе с сорняками, когда тетушки посылали ее полоть огород. Тетушки спрашивают, в каких дозах, и, услышав от Джиллиан ответ, довольно кивают головой. Так они и думали! В чем-чем, а уж в травках тетушки разбираются! Такие дозы и фокстерьера не отправят на тот свет, а тем более — здоровенного взрослого мужчину.

— Но он же умер! — говорит Джиллиан, потрясенная известием, что ее снадобье не могло его убить. Она оглядывается на Салли. — Он был мертв, я точно знаю!

— Мертвехонек, — соглашается Салли.

— Но не от твоего зелья. — В голосе Фрэнсис звучит полная уверенность. — Если он человек, а не бурундук.

Джиллиан хватает тетушек в объятья. Заявление тетушки Фрэнсис наполняет ее надеждой. Что глупо и нелепо в ее возрасте, да еще в такой страшный вечер, но для Джиллиан сейчас это не важно. Пусть! Лучше поздно, чем никогда!

— Я не виновата! — восклицает она.

Салли и тетушки обмениваются взглядами — этого они как раз не стали бы утверждать.

— В данном случае, — уточняет Джиллиан, правильно истолковав выражение их лиц.

— Тогда что же было причиной его смерти? — спрашивает у тетушек Салли.

— Могло быть что угодно. — Тетушка Джет пожимает плечами.

— Спиртное, например, — выдвигает предположение Кайли. — Если напивался годами.

— Или сердце, — предлагает собственный вариант Антония.

Тетушка Фрэнсис объявляет, что хватит строить догадки: отчего он умер, им все равно не узнать, а вот труп у них во дворе — это факт, и потому тетушки привезли

рецепт средства от разной пакости, какая заводится в огороде, будь то улитки или тля, кровавые останки вороны, разорванной в клочья соперницами, или же сорняки, такие ядовитые, что их опасно вырывать вручную, даже надев толстые кожаные перчатки.

Тетушки точно знают, в каких пропорциях добавлять к извести щелок, которого требуется гораздо больше, чем при варке их черного мыла, оказывающего столь благотворное действие на женскую кожу, если регулярно умываться им на ночь. Куски этого мыла, в обертке из прозрачного целлофана, не залеживаются на прилавках как в магазинах экологически чистых товаров в Кембридже, так и в специализированных магазинах на улице Ньюбери, что обеспечило тетушкам возможность не только покрыть их старый дом новой крышей, но и установить в нем самоновейшую систему водопровода и канализации.

У себя тетушки неизменно пользуются огромным чугунным котлом, что красуется на кухне еще с тех времен, когда Мария Оуэнс только построила этот дом; у Салли они вынуждены довольствоваться самой большой кастрюлей, предназначенной для варки макарон. Составу положено кипеть на огне три с половиной часа; соответственно, Кайли — не без привычных опасений, как бы у «Дель Веккио» не опознали по голосу ту острячку, по чьей милости мистеру Фраю не так давно доставили гору пицц — звонит и заказывает на дом две большие пиццы: одну — с анчоусами, для тетушек, и еще одну — с сыром и грибами плюс двойной соус.

Рассыльный прибывает, когда состав начинает булькать на задней конфорке, а на хмуром небе, под толстым слоем грозовых туч, встает полная белая луна. Парнишка три раза стучится в дверь, надеясь, что на стук покажется Антония Оуэнс, с которой он как-то сиживал за одной партой на уроках алгебры. Вместо этого дверь рывком отворяет тетушка Фрэнсис. Манжеты у нее закоптились от щелока, который она отмеряла, глаза ее холодны как сталь.

— Что тебе? — вопрошает она у парня, которого одно лишь явление тетушки побуждает судорожно прижать пиццы к груди.

— Доставка пицц, — удается пролепетать рассыльному.

— Это что, твоя работа? — интересуется Фрэнсис. — Развозить по домам еду?

— Точно, — отвечает парнишка. Кажется, он все-таки видит Антонию — во всяком случае, что-то рыжее и прекрасное в доме мелькает. Фрэнсис между тем буравит его взглядом. — Точно, мэм, — поправляется он.

Тетушка Фрэнсис лезет в карман юбки за деньгами и отсчитывает восемнадцать долларов тридцать три цента, что, по ее мнению, есть чистый грабеж с большой дороги.

— Что ж, раз это твоя работа, — говорит малому Фрэнсис, — то чаевых можешь не ждать.

— Приветик, Джош! — бросает ему Антония, подходя забрать пиццы.

На ней старая рабочая блуза поверх черных рейтуз и черной футболки. Волосы от влажности завиваются колечками, молочно-белая кожа прохладна даже на вид. Рассыльный в ее присутствии немеет, хотя по возвращении в ресторан ему хватает разговора о ней на добрый час, покамест на кухне ему не рекомендуют заткнуть фонтан. Антония смеется, закрывая за ним дверь. Стало быть, кое-что из утраченного к ней вернулось. Привлекательность, как ей теперь ясно, — это состояние духа.