Практическая романтика
Шрифт:
— А-а… — растерялась я. — Если только это желание не будет связано с чем-то вопиющим…
— Список вопиющего сейчас обсудим? — он явно иронизировал. — Нет, ничего такого, что ты сама ни при каких обстоятельствах бы не сделала. Просто мне нужно, чтобы в тот момент ты не задавала вопросов. Договорились?
— Договорились, — неуверенно ответила я, не совсем понимая, что он имеет в виду, но притом и не чувствуя угрозы. В конце концов, не кровью же контракт подписываю.
Его сотовый лежал на панели, подключенный зарядкой к подкуривателю. Юра медленно взял аппарат, включил. Я сразу же перестала переживать о его условии и затаила дыхание, наш договор будет иметь смысл только в том случае, если Юра каким-то образом сумеет договориться…
В салоне
— Герман, в «Грёзы» надо студентку на лето пристроить, чтобы засчитали как стаж. Вера Васнецова, закончила второй курс, специальность «Туризм и отельный бизнес». Запиши хоть фамилию.
Голос Германа Керна не ассоциировался у меня ни с чем хорошим:
— Не грузи лишней инфой, пристроена твоя подружка. А если она там еще и работать будет, так меня отец ваще в обе ягодицы расцелует.
— Спасибо.
— Да похрен, Юр. Но я против того, чтобы в Тулу со своими самоварами ездить. В смысле, на кой хрен тебе там подружка? Но дело твое. А этой Миле респект за наглость.
— Вере.
— Да похрен. До завтра.
— Давай.
Вот и весь разговор. После которого Юра завел машину и глянул иронично на меня. Я никак не могла поверить:
— И всё?! Я-то думала, что его придется… да хотя бы десять секунд уговаривать! И это та самая грандиозная услуга?
— Почему же? Я тебя еще и домой отвезу. Куда ехать? Ульяна, мы в институте ни разу, что ли, не пересекались? Хотя у меня же факультет другой…
Я назвала адрес, а сама не знала, как себя ощущаю: я добилась цели, но радость моя направилась совсем в другое русло. Мне почему-то очень понравилось ехать с Юрой в одной машине и обмениваться бессмысленными репликами. Все лучше, чем оказаться дома, а уже там быть задушенной от радости.
Глава 4
В день закрытия сессии я была довольна — все позади, Верочка с тетей Риммой перестали кушать мне мозги, даже Галина Петровна, с которой я пересеклась в коридоре, поперемигивалась со мной восторженно. Я-то думала, что это она меня с безболезненным трудоустройством сестры поздравляет, но заведующая кафедрой потрясла свежей ведомостью с последнего экзамена, в которой у меня стояла пятерка — единственная из всей группы.
А вот по поводу трудоустройства она имела совсем другое мнение, никак не связанное с радостным перемигиванием. Галина Петровна посуровела, поджала губы и сообщила:
— Документы уже вчера отправила, завтра в девять утра вас там встретят. Поздравляю.
Я озвучила то, что не могла проигнорировать:
— Что-то вы так поздравляете, как будто осуждаете меня за такое решение.
— Ни в коем случае, Васнецова, — женщина подалась ко мне и, похлопывая по плечу, проникновенно добавила: — Вы мне все как дети, за каждого радуюсь! И никогда не делю детей на умниц и Верочек! — брякнула она и совсем-совсем тихо, я даже не могла быть уверенной, что мне не послышалось, добавила: — Лишь бы не было войны.
Суть последней пафосной фразы от меня напрочь ускользнула, но настроение зашкаливало, и я не собиралась чьим-то чужим странностям на него влиять.
В полседьмого утра мы уже стояли на автобусной остановке, чтобы отправиться в «Грезы русалки». Дядя Сережа предлагал подвезти нас, но Верочка отчего-то наотрез отказалась. Это было странно хотя бы потому, что багаж ее исчислялся тремя чемоданами, с которыми корячиться в такую даль на общественном транспорте, как минимум, несподручно.
Но я помалкивала, тетя Римма бесконечно обнимала дочь, впервые так надолго улетающую из-под материнского крыла, а я думала о машине дяди Сережи — старом жигуленке, который он выгонял из гаража лишь по большим праздникам. За несколько минут до выхода я все-таки поинтересовалась у двоюродной сестры, почему она отказалась от отцовской помощи, на что мне был дан ответ: «Ты совсем ничего в жизни не понимаешь, Ульяна. Лучше явиться на автобусе. А если придется
И вот теперь, уже стоя в той точке отсчета, из которой назад дороги нет, я все думала о том, кто же такие — эти самые заинтересованные. И зачем нам с Верочкой какой-то имидж, если мы работать едем… Да перед кем она там вообще собралась из себя кого-то строить? Но даже до меня, в самом деле в жизни мало чего понимающей, постепенно доходило — перед кем. И как раз по мере того, как доходило, спина моя покрывалась неприятными холодными мурашками нарастающего ужаса. Теперь и слова Галины Петровны начали принимать пока размытый, но уже неприятный контекст. Я бросила еще один взгляд на три чемодана сестры и сильно вздрогнула, вдруг со всей очевидностью поняв важное: Верочка два года пассивно терпела свою влюбленность, ровным счетом ничего в этом направлении не предпринимала, потому что не видела ни единой перспективы, но именно сегодня начинается активный период ее биографии. Не знаю, кого мне будет меньше жаль в этой схватке — ее или Германа.
Но где-то неподалеку буду я.
Я, которая с Большой восьмеркой надеялась вообще никак не пересекаться.
Интересно, можно ли попросить поселить меня в отдельном от сестры корпусе?
Лишь бы не было войны. Допускаю только мелкую партизанщину против зажравшихся избалованных кретинов, но никакой открытой конфронтации. Бли-и-ин, чем я думала, когда в свой партизанский отряд брала Верочку?
Как раз на этой пессимистичной мысли подошел автобус.
Лето в этих краях будто вообще никогда до конца не заканчивается — просто отступает на время, дает ветрам немного прогуляться и пробрать до костей прохожих, а потом снова накрывает землю теплым куполом. Я уже привычно отличала лето весеннее или лето осеннее, но, разумеется, самым жарким оставалось лето летнее — иногда настолько жгучее, что без привычки утомляло.
И все плохое, что я могла думать об этом климате, собралось в душном автобусе. Зато стоило его покинуть, как захотелось задрать лицо к небу, раскинуть руки и расхохотаться в лицо солнцу. Еще и девяти нет, а оно уже жарит, вот только море разбавляет это марево бризом. Как же хорошо! Как я могла родиться в тысяче километров к северу от самого лучшего места на земле? Верочка мою эйфорию никак не комментировала, она и раньше считала меня странной, одной нелепостью больше, одной меньше.
Нас встречала суховатая, поджарая, как гончая, женщина неопределенного возраста — таких никто не считает молодыми, но и старухами они не выглядят из-за подчеркнутой ухоженности. А редкие мелкие морщинки только сбивают с толку, то убавляя, то прибавляя им лет, в зависимости от текущей эмоции.
— Васнецовы? — издали окликнула она и замахала нам. Продолжила, когда подошли, но почти так же громко: — Меня зовут Карина Петровна! Я буду вашей начальницей. Запомнили? Карина Петровна! — она говорила так, будто обращалась к умственно отсталым, но притом очень мягко улыбалась и покачивала головой вместе со всем телом. — Я здесь уже двадцать два года работаю, мне все как дети. А вы у нас, выходит, самые новенькие, потому будьте уверены, без внимания вас не оставлю!
Мы с Верочкой переглянулись, определенно подумав об одном и том же: перед нами стояла почти копия нашей Галины Петровны, даже внешнее сходство налицо. И орет примерно так же, и терминологию поддерживает. Вот только прическа у этой совсем старомодная — залакированные букли против залакированного пучка на затылке нашей заведующей. И одета эта в длинное платье с белым фартуком, что идет на пользу образу и подчеркивает тонкую фигуру. Но в остальном — Галина Петровна как есть, версия два-ноль. Я посчитала это карикатурное сходство добрым знаком, Верочка едва не рассмеялась вслух, но и ей хватило ума вежливо поздороваться и слушать дальше.