Практичное изобретение

Воннегут Курт

Преподобный Мак поднялся с колен. Принужденно откашлялся и произнес тоном, несколько не вязавшимся с только что пережитыми им эмоциями:

— По-моему, Маркус, здесь возникает некая нравственная проблема. Этот орган, это великое чудо, может показать нам все, что когда-либо случалось на Земле?

Фэйрбенк кивнул.

— Он может заглянуть даже в закрытое помещение?

— Да. Свет проникает всюду, его не удержишь.

— Ты можешь, например, показать нам, как Джордж Вашингтон ухаживал за Мартой?

— Без труда.

— Тогда ты должен спросить себя, Маркус, имеешь

ли ты, мы или кто-то другой право видеть Джорджа и Марту в любой момент их жизни.

Фэйрбенк нахмурился.

— Кажется, я понимаю, куда ты клонишь, Мак, но…

Священник перебил его:

— Сейчас мы много слышим и читаем о вмешательстве в личную жизнь. Если этот орган попадет в грязные руки, не будет ли он использован для самого грубого вмешательства в личную жизнь, какое только можно себе представить? Бесстыжее подглядывание за великими людьми и за простыми смертными, живыми и мертвыми, заглядывание в их спальни и ванные комнаты?

— Вы кое в чем правы, святой отец, — начал Хаскелл, — но даже…

— Кстати, о ванных комнатах, — вмешался Вейсс, указывая на экран.

Все подняли глаза. Фэйрбенк забыл выключить орган, и на экране появилась ванная комната в доме Фэйрбенка. В ванне спокойно сидела седая женщина — Телма Фэйрбенк.

— Выключи, Маркус, — мягко сказал преподобный Мак.

Фэйрбенк шагнул к органу.

— Постой, — Грейнер схватил профессора за руку. — Это надо посмотреть.

Хаскелл взорвался:

— Послушайте, Грейнер, что вы за человек…

— Помолчите и смотрите. Вы что, не помните, от чего умерла Телма?

На экране в комнату вошел Фэйрбенк и остановился возле ванной. Охваченные ужасом, гости смотрели, как он погрузил голову жены под воду и держал ее там, пока на воде не перестали появляться пузырьки воздуха. Женщина не сопротивлялась. Казалось, прошла вечность. Фэйрбенк на экране выпрямился и отвернулся от ванной.

Экран потемнел.

Живой Фэйрбенк дрожал крупной дрожью, в ужасе пятясь от органа.

Первым пришел в себя преподобный Мак:

— Да простит тебя господь, Маркус.

Из горла Темпла вырвался лишь хриплый вопль:

— Почему?

Фэйрбенк стал как-то меньше ростом, он стоял посередине подвала, подавленный, уничтоженный, среди пораженных друзей, на лицах которых было написано презрение и осуждение.

Вейсс повторил вопрос Темпла:

— Почему ты это сделал, Маркус?

Несколько секунд царило молчание.

— Это все из-за денег, понимаете? — Голос ученого был еле слышен. — Мы были уже так близки к завершению нашей работы… к нашему успеху… но кончились деньги. Мы не могли ждать, мне было почти семьдесят, Телме — шестьдесят пять, мы не могли позволить себе роскошь ожидания. Тогда она вспомнила о своей страховке. Двадцать тысяч долларов! Более чем достаточно, чтобы закончить работу. Она сказала: «Я уже стара, Маркус. Позволь мне сделать это. Ради тебя, ради нас, ради нашей работы». Но я не мог согласиться.

Фэйрбенк повернулся к священнику:

— Ну хоть ты-то понимаешь, почему я не мог позволить ей сделать это, а? Ведь, по-вашему, самоубийство — смертный грех! Тогда грех на себя взял я и совершил убийство.

Он

закрыл лицо руками, его сухонькое тело сотрясали конвульсии. Наконец он отнял руки от лица, бормоча что-то непонятное. Он звал дьявола. Повернувшись к священнику, он спросил, как выглядит дьявол. Он указывал на орган, и голос его вдруг поднялся до визга. Он кричал, что дьявол похож на это, на машину с ее проводами, шкалами и переключателями, что дьявол смеется, показывая ему свои зубы — клавиши… что это он соблазнил его, во имя святой Науки… что он заставляет придумывать благородные оправдания для свершения грязных поступков… даже убийства.

Потом, выкрикивая что-то нечленораздельное, словно безумный, Фэйрбенк набросился на орган.

— Дьявол! — кричал он. — Будь ты проклят! Будь проклят!

С исказившимся лицом он рвал провода, разбивал лампы, вырывал соединения.

— Маркус! — крикнул священник.

— Не надо, не ломайте! — бросился вперед Хаскелл. Но в этот момент вслед за ослепительной вспышкой показался сноп ярких искр, на мгновение всех просто ослепило; едко запахло горелой резиной. Фэйрбенк был мертв.

Позднее, когда ушла полиция, пятеро друзей, потрясенные, сидели в ближайшем баре. Преподобный Мак осипшим голосом спросил Хаскелла:

— Ваш друг Шекспир что-то говорил на эту тему, не так ли?

— Гм? — Хаскелл пытался раскурить свою потухшую трубку.

— Убийства не скрыть, — процитировал священник.

— А-а, да, — зачмокал Хаскелл. — Я понял вас, но это неточная цитата. На самом деле Шекспир сказал так: «Убийство выдает себя без слов, хоть и молчит».

Курт Воннегут

Как быть с «Эйфи»?

Леди и джентльмены, я высоко ценю предоставленную мне возможность выступить перед вами, перед Федеральной комиссией связи.

Мне очень жаль, можно даже сказать, я глубоко удручен тем, что эта новость стала общим достоянием. Но раз уж слухи все равно просочились и даже привлекли к себе ваше высокое внимание, мне остается лишь изложить напрямую все, что я знаю, и да поможет мне бог убедить вас в том, что нашей стране это открытие совершенно ни к чему.

Нет, я не отрицаю, мы трое — Лю Гаррисон, радиодиктор, Фред Бокмен, физик, и я, социолог, — ощутили душевный мир и покой. Да, ощутили. И я не уверяю, что это дурно — обрести душевный покой. Но если кто-нибудь пожелает мира и покоя по нашему рецепту, так уж лучше пусть пожелает себе тромбоза коронарных сосудов.

Лю, Фред и я ощутили душевный покой, развалившись в креслах и включив устройство размером с портативный телевизор. Не понадобилось никаких снадобий, никаких особых правил; не пришлось ни самоусовершенствоваться, ни копаться в чужих делах, чтоб отвлечься от своих собственных; и никто не навязывал нам ни увлечений, ни редкостных религий, ни физзарядки, ни созерцания лотоса. Устройство это именно таково, каким, мне кажется, многие его себе смутно представляли: вершинное достижение цивилизации, электронная штучка, дешевая и несложная в массовом производстве. Щелкни выключателем — и обретешь душевный покой. Я вижу, вы уже обзавелись таким приборчиком.