Практикум
Шрифт:
Зато стоило двери скрипнуть, как вся ругань прекратилась. «Кузнецовские» уставились на меня с таким выражением, будто забыли в честь кого названа их группа. Первым пришел в себя Куракин. Впрочем, сделал он это очень странно. Разбежался и выпрыгнул в распахнутое окно. Даже Аганин открыл рот от изумления. Следом вернулся дар речи к Кате.
— Максим, у тебя нос обморожен. И лоб. У меня мазь есть…
— Потом, — резко оборвал ее я. — Слушаем сюда, повторять не буду. Внимание не привлекаем, не кричим, не ругаемся. Всем понятно? Теперь дальше, Терлецкая и Зыбунина,
Видимо, поборник по доброте душевной подогнал нам один из заброшенных домов, в котором никто не жил. Больше того, мне почему-то казалось, что бывшие хозяева явно не переехали. Запах уж очень странный, затхлый, будто ничего не выветрилось. И окно вряд ли случайно распахнули.
Терлецкая открыла было рот, чтобы что-то возразить, но я молниеносно подавил ее взглядом, полным силы. Настроение у меня сейчас не самое подходящее, чтобы выслушивать от высокородных, на какую работу они согласны, а на какую нет. Убедившись, что никаких протестов не предвидится, я повернулся к Аганину.
— Во дворе несколько колод. Наруби их. Ночью будет холодно, надо печь растопить.
— Мне? Рубить дрова? — не возмутился, а искренне удивился Сергей.
— Если хочешь, могу тебя с Терлецкой местами махнуть. Будешь полы мыть.
Высокородный, лишившись своего старшего товарища и так не придумав, как жить дальше, согласно кивнул.
— Топор возле сарая, — подсказал я ему, когда Аганин выходил.
— Так справлюсь, — гордо ответил он.
— Офигеть, Макс, ну ты прям Сигал, — восхитился Рамиль, когда мы остались вдвоем.
Девчонки суетились в соседней комнатке, а снаружи раздавался треск дерева. Топор Аганину действительно не понадобился.
— Кто? — не понял я.
— Ну, Стивен Сигал. Который поезда и корабли от террористов спасает и баб бьет. Точнее баб он бьет в свободное от съемок время. В общем, не о том я все. Лицо у тебя такое же было. Прям морда кирпичом. Ты где был?
— Там где кирпичи откладывают, — коротко пояснил я. — В общем, Рамик, помоги девчонкам. Мне надо досье почитать.
— А че сразу… Ладно, ладно, только лицо больше такое не делай. И мазь бы взял у Зыбуниной в самом деле.
К концу дня дом был приведен в относительный порядок. От запаха Кате удалось избавиться с помощью каких-то чадящих трав. И, справедливости, ради, стало действительно лучше. Мы пытались разжечь печь, однако весь дым повалил внутрь. Тогда Зыбунина подсказала, что нужно прочистить дымоход. С чем, кстати, Аганин, как маг ветра, довольно неплохо справился. Через полчаса в печке плясал огонь, а дом медленно, но неотвратимо наполнялся теплом.
К тому времени я изучил все, что нам предоставило МВДО. По легенде — мы студенты тверской сельхозакадемии, специальность «Лесное дело». Прибыли для моделирования экосистем и лесного ландшафтоведения. Я даже непроизвольно выругался. Они там в Министерстве совсем с ума все посходили? Как это вслух местным вообще говорить? Ладно, придумаем что-нибудь.
Более интересная информация была про жертв. Две женщины,
Если честно, мне было очень страшно. Где-то поблизости бродил зверь, разумный, если верить отчету, который любил жрать людей. Будто подслушав мои мысли, подал голос Рамик.
— Блин, жрать охота.
— Там полмешка картошки, — ответила Катя. — Наверное, поборник оставил.
Я хотел было вызваться на чистку корнеплода, но замер. Вдалеке, в лесу, раздался жалобный то ли плач, то ли вой. Мне показалось, что едва различимый, но все в комнате испуганно переглянулись. А следом кто-то поскреб в дверь.
Глава 6
В главе используются стихи Варвары Панюшкиной
Вообще, соваться в дом к испуганным магам, пусть еще и недоучкам, занятие, мягко говоря, небезопасное. Но в разумности юдо сомневаться не приходилось. Потому что когда я открыл дверь, готовый продемонстрировать непрошенному гостю весь волшебный арсенал, там стоял Куракин.
— Я, в общем, был не прав, — виновато он опустил голову.
Если я чему-то и научился в детстве, которое прошло во дворе, то это не добивать слабых. Я видел, как загнанные в угол пацаны, дрались так, будто от этого зависела как минимум жизнь всех их родных. У каждого была точка кипения. Когда ты начинал преобразовываться во что-то совершенно иное.
Куракин не привык извиняться, как не привык быть виноватым. Есть такой тип людей. Они не признают своей ошибки, даже если это снимут на тысячи камер. Поэтому в «извинения» высокородного я не поверил ни на минуту, однако и издеваться над ним перед остальными не стал.
— Все уже выполняли часть своих обязанностей, — только и сказал я ему. — С тебя чистка картошки.
Аганин отвернулся, разглядывая наступающую ночь в крохотном окне, Терлецкая едва заметно ехидно улыбнулась. Зыбунина легонько зевнула, давая понять, что это ее не касается.
— Но я… не умею, — растерялся Куракин.
— Научишься, я покажу.
После трех совместных картофелин высокородный угрюмо склонился над кастрюлей, уйдя в процесс с головой. Получалось, конечно, так себе. С остатков его кожуры можно было делать еще какое-нибудь блюдо. Но вмешиваться в воспитательный процесс я не стал. К тому же, картошка все равно халявная.
— Чудо-юдо рыба-кит, он под деревом сидит, воробьем он стать мечтает, книги он про птиц читает, — устроившись на табурете, задумчиво вещал Рамик.
— Чего ты бормочешь? — встрепенулся я.
— Да так, ничего, стишок детский.
— А ты помнишь его?
— Ну вроде. Так, как там дальше?… книги он про птиц читает… И в один прекрасный день через лес летел олень! Кит увидел, говорит: он летает, а я — кит. Надо ж было ухитриться, чтобы рыбой уродиться. Э… дальше не помню, — почесал он макушку.