Прапорщик Щеголев
Шрифт:
Владельцы просили градоначальника дать для охраны солдат, тот разводил руками:
— Ничего не могу поделать. Нет у меня солдат для такого дела... И чего вы, право, волнуетесь? Сидели бы дома, и вещи ваши были бы целы. А так и вам неприятность и мне.
Вскоре по городу разнесся новый слух, будто у одесских банкиров по приказу из Лондона открыт текущий счет для офицеров эскадры вице-адмирала Дундаса, пока еще спокойно стоящей в Константинополе и Варне.
Толпы народа собирались на улицах, кричали:
— Вот до чего дошли!..
Иногда толпа порывалась идти в богатые кварталы бить окна и громить магазины, принадлежавшие богачам. Тогда на улицах раздавались полицейские свистки, цокали по камням копыта казачьих коней; налетали казаки, нагайками разгоняли крикунов. Полиция тут же хватала их и тащила в часть.
— Гляди, как нашего брата ловят, — говорил потом простой народ. — Небось, если бы так воров ловили, то давно бы уже всех выловили.
В начале марта из Тирасполя прибыло еще шесть единорогов однопудового калибра. Сакен собрал экстренное совещание артиллеристов. Полковник Яновский изложил окончательный план защиты города.
Оказалось, что для Центральной батареи пушек достаточно тяжелого калибра нет, от этой батареи решили отказаться. Таким образом, схема расположения батарей стала выглядеть так:
Первая батарея располагалась перед стеной Чумного квартала на высоком косогоре, возле дачи графини Ланжерон. Командир — поручик Винокуров, вооружение — 6 мортир двухпудового калибра и два тираспольских единорога.
Вторая батарея — у основания Карантинного мола, на насыпи из балласта; командир — прапорщик Артамонов, вооружение — 6 пушек двадцатичетырехфунтового калибра.
Четвертая — у основания лестницы под бульваром; командир — прапорщик Крылов; вооружение — 8 единорогов однопудового калибра.
Пятая — у дворца графа Воронцова; командир — прапорщик Андрюцкий; вооружение — 6 двадцатичетырехфунтовых пушек.
Третья и Шестая батареи оставались без изменений.
Окончание работ на батареях было назначено на середину марта.
Только Вторая батарея, к строительству которой еще не приступали, должна была стать в строй несколько позднее — в двадцатых числах марта.
Вторую батарею решили строить на куче балласта, лежавшей у основания Карантинного мола: и место удобное и во времени экономия — здесь не надо было производить больших земляных работ.
Но, на беду, куча находилась на территории Карантина, обнесенного высокой стеной. Когда прапорщик Артамонов явился, чтобы произвести распланировку батареи, его внутрь ограды не пропустили.
Начальник Карантина только разводил руками:
— Ничего не могу сделать. Не смею нарушить закон, по которому вся территория внутри ограды считается зараженной.
Как с ним ни бились — ничего не помогало. Командующий уже вызывал начальника к себе. «Не смею», — говорит, и все! Прямо хоть бери Карантин штурмом!
Наконец, начальник согласился пропустить
— Подумайте только! — гневно говорил генерал Есаулов. — Он прислал письмо, где пишет, что может допустить арестантов к работам внутри Карантина только при условии, что те отбудут двухнедельный карантин! Я сейчас сам поговорю с ним!
И генерал тотчас же отправился к Карантину.
Высокие железные ворота были заперты наглухо, нигде на стенах не было видно ни души. Генерал молча вылез из коляски, подошел к воротам.
Изнутри, очевидно, наблюдали за ним, так как тотчас же в воротах открылось окошечко и в нем появилось лицо офицера.
— Где начальник Карантина? — спросил Есаулов, едва сдерживая себя. — Вызовите его ко мне.
Голова скрылась. Вскоре послышались торопливые шаги и в окошечко высунулась голова начальника Карантина.
— Чем могу служить вашему превосходительству?
— Вот вы, господин начальник, — подошел Есаулов к воротам, — написали нам, что можете допустить людей к работам только после двухнедельного карантина.
— Так точно-с, — подтвердил начальник.
— А понимаете ли вы, что делаете?
— Все согласно инструкции. На сей счет у нас строго: все действия наши производятся согласно приказов и инструкций!
— Вот что, милостивый сударь! — сдавленным голосом произнес Есаулов, близко подходя к окошечку. — Перестаньте отговариваться разными приказами и инструкциями. Вы прекрасно знаете, что на насыпи внутри Карантина должна быть построена батарея. Имейте в виду, что всякую преднамеренную задержку вроде вот сей, я буду рассматривать как умышленное действие, направленное во вред армии, и поступлю тоже согласно законов военного времени, предусматривающих такие случаи!
— Но, ваше превосходительство... — испуганно залепетал начальник, — ведь в этой куче может быть страшная зараза...
— Самая страшная зараза — это люди, подобные вам! — загремел генерал. — Что же касается этой кучи, то, находясь столько лет на ветру и солнце, она не может содержать заразы! Медики мне выдали письменное свидетельство об этом. Будете противиться — прикажу арестовать, и судить!..
— Но ведь зараза... Эпидемия...
— Я же говорил, что у меня есть письменное свидетельство медиков!
— А... можете вы показать его мне?
— Не только показать, но и совсем отдать, чтобы вы могли подшить его к делу!.. Открывай ворота!
— Я что же... я ничего... — лепетал начальник. — Только бумагу извольте мне сразу...
— Чернильная твоя душа! Адъютант, передайте ему бумагу!
Адъютант выхватил из портфеля свидетельство и передал его в окошко. Наступила тишина. Вероятно, начальник читал бумагу.
Затем ржавые ворота заскрипели и стали медленно раскрываться.
Щеголев, в числе других офицеров присутствовавший при этом, улучил минутку и подошел к генералу.