Прапорщик Щеголев
Шрифт:
Против Шестой батареи теперь действовали триста пятьдесят тяжелых орудий неприятеля.
Большая бомба ударила в остатки правого мерлона, скользнула в сторону, раздробила платформу, зацепила пушку, перебила дубовый, окованный железом лафет, колесо, подъемный винт орудия и закрутилась рядом, выбрасывая искры и дым.
«Взорвется — тогда смерть»,— подумал Федор Филиппов, глядя на бомбу. Он бросился к бомбе, схватил ее и понес к краю мола, чтобы бросить в море. Но сплоховал Федор: забыл, чему учил его прапорщик. В пылу боя все вылетело из головы, осталась одна мысль о товарищах. Не вырвал
В это время на батарею примчался штабс-капитан Веревкин. Он выскочил из дыма, придерживая сбоку саблю, подбежал к прапорщику, молча сунул в руку записку и убежал. Записка гласила: «От имени корпусного командира прапорщику Щеголеву — спасибо! Майор Гротгус».
Щеголев соскочил с мерлона и прокричал изо всех сил:
— Братцы! Генерал прислал нам благодарность!
Радостное известие, казалось, поддержало солдат.
Вскоре на батарее появился сам начальник штаба генерала Сакена — генерал-майор Тетеревников. Спокойно подошел он к прапорщику, тронул его за рукав, заговорил. Минут десять побыл генерал на батарее, не торопясь и не обращая внимания на выстрелы, заглянул во все уголки, подбодрил солдат, побеседовал с ними и ушел так же спокойно, как и пришел.
Позже он так писал об этом посещении: «Когда в начале полного разгара боя прискакал я на эту батарею, там, на пространстве нескольких квадратных саженей, сыпались пустотелые снаряды всех видов, перекрестно направленные на батарею, лопаясь беспрерывно на и сзади батареи, напоминая батальный огонь из ружей. Щеголев распоряжался с невозмутимым спокойствием, артиллерийские служащие и бессрочноотпускные в рубахах работали около орудий».
Едва успел уйти генерал-майор, как появились два бородача с ведрами и корзинами в руках. Быстро стали обходить солдат, подавая каждому кружку свежей воды и кусок хлеба с мясом. Солдаты пили с жадностью.
Бой продолжался.
Тем временем запасы пороху быстро уменьшались. Полки в погребе были уже почти пусты. Сильно встревоженный солдат Никифор Максимов, считавшийся старшим, приказал возчикам, которые доставляли на батарею порох и ядра, передать об этом прапорщику.
— А что прапорщик сделает? — отозвался Матвей Шевелев,— надобно к генералу ехать...
Но ехать к генералу не пришлось. Как раз во время этого разговора около погреба остановилась телега.
— Ребята! Принимайте порох! — закричал прапорщик Дудоров, соскакивая с телеги.
К телеге подбежали солдаты и быстро разгрузили ее. А вскоре прибыло еще несколько телег с порохом и ядрами. Доставка боеприпасов наладилась.
На помощь солдатам пришли жители, среди которых были также Деминитру и Скоробогатый. Телеги разгружались очень быстро: сначала нагружался доверху зарядный ящик, а потом образовывалась живая цепь, и груз в течение нескольких минут исчезал внутри погреба.
Часовой Денис Юнников только крякал, видя такое вопиющее нарушение Устава: ведь не только внутрь погреба, но даже близко к двери ни под каким видом нельзя было подпускать посторонних. Для того-то и стоял часовым Денис; а тут чуть не десяток посторонних
— Эй, Никифор! — крикнул он Максимову, когда тот показался снаружи.— Чего мне делать-то? Гляди, сколько тут посторонних!
Никифор оглянулся вокруг и махнул рукой.
— Ставь куда-нибудь свое ружье да вези порох на батарею. Нечего тебе тут стоять, это верно.
Обрадованный Денис бросился нагружать зарядный ящик.
Работа была в разгаре, когда вдруг кто-то крикнул:— Сарай горит!
Все, кто только мог, бросились тушить пожар. На батарее было два насоса. Оба они работали беспрерывно, но струи воды были слишком слабы и не могли справиться с огнем, хотя насосы качали самые сильные из добровольцев, сменяясь каждые две-три минуты. Дым валил все гуще и гуще. Взрывом близко упавшей бомбы был разнесен в куски один насос и поврежден другой. Земля вокруг покрылась убитыми и ранеными. Попытались доставать воду ведрами и передавать по цепи от моря, но это оказалось недостаточным. Оставалось одно: отстоять только стенку, примыкавшую к погребу, или взлететь на воздух...
Одна из бомб упала на крышу погреба и так растрясла ее, что сквозь своды стало видно небо.
Воздух возле погреба сильно нагрелся, но по-прежнему грузили боеприпасы и отвозили их на батарею.
— Сказал бы прапорщику,— напутствовал Никифор возчика.— Пусть командир знает, что мы вот-вот на воздух взлетим.
— Это ты сам иди говори! — рассердился возчик.— Командиру больше не о чем думать!
Но прапорщик все же узнал об опасности, грозившей погребу, и велел сказать, чтоб солдаты держались до последнего.
— Видишь! — радостно говорил Никифору возчик, вернувшийся с этим приказом.— А ты говоришь «взлетим». Держаться надо! Вот и сполняй приказание!
И приказ прапорщика выполняли, хотя многие и сами не понимали, как это им удается...
Потушить сарай оказалось невозможно. Люди растаскивали горящие бревна и бросали их в море, мокрыми мешками преграждали путь огню, стараясь не допустить его к пороховому погребу.
Шел пятый час боя. На мерлон вылез Осип и прокричал в самое ухо прапорщику:
— Обходят нас корабли!
— Как обходят? — не понял Щеголев.
— Вода вон как прибыла,— враг и продвигается к Пересыпи,— обходит, значит, наш фланг.
Прапорщик поглядел в указанном направлении. Там, где еще недавно виднелись сваи, сейчас бежали одна за другой волны. Уровень воды значительно поднялся. Воспользовавшись этим, фрегаты постепенно проникали в глубь залива, заходя, таким образом, в тыл Шестой батарее. Впереди пароходов прыгали по волнам шлюпки, непрерывно делая замеры.
Видя, что батарея продолжает причинять кораблям повреждения, неприятель изменил тактику: пароходы уже не останавливались перед батареей, чтобы дать залп, а стреляли с хода. Одно судно шло за другим, и каждое, проходя мимо батареи, давало залп.
Попадания в неприятеля сразу уменьшились. Но прапорщик быстро приспособился к новой тактике врага.
Зорко наблюдая за очередным пароходом, он ловил момент, когда тот оказывался против амбразур, и взмахивал саблей. Гремели выстрелы, ядра падали возле судна или исчезали внутри его.