Правая рука
Шрифт:
— Этого с рукой в жгуте, сейчас же к операции! — сказал молодой голос.
Несколько ароматных игл хвои упали Журбе на щеку, и полог палатки опустился за ним.
— Очень слаб, — сказал голос, — губы синие совсем. Ему придется крови подлить. Сестра! Нам доставили консервированную кровь?
Из глубины палатки ответили, что нет, кровь ждут с минуты на минуту.
— Ну, он-то ждать не может. А какая у него группа?
Быстрые пальцы расстегнули карман гимнастерки и вместе с воинским билетом
— Вторая, доктор. У меня тоже вторая. Разрешите мне...
— Вам дежурить еще, сестра.
— Ничего, я справлюсь, доктор.
— Хорошо. Приготовьте все для проверки группы.
Журба смутно понимал, что все это как-то касается и его, но мертвенная слабость сковала тело. На глазах, казалось, лежали медяки, как у покойников, — так тяжелы были веки. А голоса разговаривающих доносились издалека, точно с другого берега.
Монотонно дребезжала стеклянная банка...
Из забытья его вызвал слабый укол в вену.
Жизнь вливалась в него теплой струей. Маятник, чуть слышно тикавший в груди, задвигался быстрее. Голоса зазвучали явственнее, приближаясь с каждой минутой. Наконец, он смог открыть глаза.
Над его головой тонкие женские руки держали навесу банку с кровью. Уровень медленно падал.
— Чья кровь? — шопотом спросил Журба стоявшую в головах.
— Моя. Молчите.
— Молчу... Спасибо.
В прорези палатки он видел черное небо и нежное мерцание звезд. Значит наступила ночь? Вдали продолжали ухать орудия. Бой еще шел? Сопка не была еще взята?
Он заволновался и вдруг сказал умоляюще:
— А как же я без руки? Как же я драться буду, сестричка?
— Разговорчики! — сказал хирург. — Не вижу дисциплины у бойца. — Потом через минуту — кому-то в сторону: — Приятно, знаете, что у него артерия цела. Начнем? Хлорэтил, пожалуйста.
И Журба вдохнул дурманящие пары хлорэтила.
Очнулся он уже на носилках. Мимо пробежал санитар, неся таз с кровавыми лохмотьями марли.
— Погоди, — сказал Журба раздельно. — Дай... на руку... мою... взглянуть.
Он уставился на таз. Санитар, поняв его, засмеялся:
— Не туда смотришь. Рука при тебе.
Подле Журбы присел на корточки хирург, держа перед собой вытянутые руки в перчатках.
— Ну-ну, без паники! — сказал он бодро. — Рану обработал, мышцы сшил. В госпиталь пишу, чтобы лечили открытым способом. Будет рука!
Журба хотел спросить, сможет ли он работать на пулемете, сказать, что с японцами не миновать еще драки, но побежали санитары и понесли его в машину.
Там, среди раненых, он вспомнил вдруг, что не знает фамилий сестры и доктора. Он беспокойно заметался, отыскивая их взглядом.
— Зовут как?
Прохладная мягкая ладонь коснулась его лба.
— Врача зовут
— Кульков у нас лейтенант, — сказал Журба, бережно укладывая раненую руку. — Тоже боевой. Как вы.
Шофер дал газ, автомобиль тронулся, а сестра бежала рядом, придерживая косынку.
— Знаете Кулькова? — спрашивала она, стараясь не отстать от машины. — Это муж! Как он? Жив? Жив он?
Журба улыбнулся от удовольствия.
— Впереди всех идет! — закричал он слабым голосом и сделал безуспешную попытку привстать. — Герой наш... то есть ваш Кульков!
И последнее, что увидел он перед поворотом, были сияющие, счастливые глаза медицинской сестры.
4
В госпитале Журба лежал на койке молчаливый, скучный, без всякой симпатии поглядывая на правую руку. Она висела рядом с койкой, в особом каркасе, под стерильной простыней, в маленьком шатре, где день и ночь горела электрическая лампа.
— В отдельную квартиру жить ушла, — говорил, стараясь развеселить Журбу, его сосед по палате, танкист Бечвая.
Журба молчал. Он вдруг разуверился в том, что рука срастется. Его одолевала апатия.
— Ну, раскапризничался Петюша наш, — с огорчением говорила няня Антоновна, хлопотливо раскладывая на тумбочке подле койки яблоки, кисеты, папиросные коробки. — И на подарки уж не глядит. Мы их Бечвае тогда отдадим, а, Петюша?..
Журба бледно улыбался.
Чудесная старушка была эта Антоновна. Чистенькая, белая, как мышка, ласковая. Она явилась в госпиталь сразу, как только начались бои на озере, и предложила делать любую работу бесплатно.
— Стирать могу, шить, сготовить, — перечисляла она, сидя перед начальником госпиталя. — Лекарство подать, присмотреть за хворым... Многое могу. Ведь я, чай, мать! Пятерых сыновей и дочь выходила.
Дежурила она по вечерам и часть ночи, так как днем продолжала работать на фабрике. Так, впрочем, делали и многие другие женщины, вызвавшиеся ухаживать за ранеными бойцами.
А от подарков просто тесно было в палате. Они не умещались на тумбочках. Подле Бечвая, например, стояли на полу в кадках два роскошных фикуса, которые притащили пионеры из своего форпоста.
Впрочем, больше всего радовали раненых подарки с фронта, от товарищей по Особой армии. Следом за сопкой Заозерной пала Безымянная. Японцев кольнули штыком на их собственной территории, и они запросили пардону.
После каждого такого известия в палатах становилось шумно и весело, а наутро, при обходе, врачи глубокомысленно глядели на кривую температуры, спрашивали о сне, аппетите и удовлетворенно кивали головами. Прекрасно идет заживление ран. Вот вам — тонизирующее действие душевного подъема, психический фактор!