Правда Бориса
Шрифт:
– Игумен проболтался или кто из чернецов?-спросил он.- Впрочем, это неважно. Борис Федорович об том знает?
– Нет,- соврал Василий.
– Значит, и ему ты не веришь, не сказал. А говоришь правду его одобряешь. Слова -одно, дело-другое. Какая на самом деле в голове у него правда никто не знает. А вот то, что он по чужим головам готов идти к этой своей правде, я вижу. С сундуками за ночь справились. Старый лаз в церковь со стороны реки откопали, он длинный, в него и спрятали либерию. Вроде, надежно.
– Надобно потом перепрятать. Что же касается писем...
– Иван с Федором одно подменили. В нём государь просит у английской королевы
– Та-ак. Получается...Все письма одинаковыми чернилами написаны?-прощупывал Губов сына- все ли знает, что известно ему от Годунова.
– Нет. То что Елизавете- скрытыми, луковыми, на свет надобно смотреть. А эрцгерцогу- пропадающими. Откроешь, а вскоре там и нет ничего. Его Борис Федорович зачем-то переписал обычными чернилами.
– То что подменили, у царя?
– У меня.
– Давай сюда.
Михаил достал из сапога письмо, протянул отцу. Тот спрятал его под камзол.
– Не переживай за меня, сын, все будет хорошо. Шуйский спросит зачем я приезжал, скажи ему как надобно. Сам знаешь что. И ещё...Государю Федору Ивановичу неплохо бы пока больным сказаться. Помнишь, я тебе рассказывал, как в свое время поступил Иван Васильевич Грозный?
– Помню, батюшка. Царь уже должно быть в постели... помирает. Ха-ха.
И опять искренне удивился Василий Губов. Да, такими умными сыновьями можно только гордиться.
Князь Шуйский, сразу после ухода Василия Губова, нашел Михаила. Спросил, как и ожидали, с чем приезжал отец, уж не надобность ли какая семейная, он всегда готов помочь. Михаил ответил, что надобности никакой нет, а приезжал родич чтоб попрощаться- отправляется де в дальние страны по важному делу. То ли в Англию, то ли в Австрию, а может и в Париж, он точно не помнит. Шуйский потер руки- все складно выходит. Намедни прибегал с вытаращенным глазом Федька Захарьин, сказал, что Борис Годунов предложил ему отправиться вместе с Василием Губовым в Вену и передать важное письмо эрцгерцогу Фердинанду. Что за письмо он не знает, но видно, неблазное, раз не решились передать его через австрийского посла Фабиана Гафрона, что целыми днями пьет пиво в немецкой слободе. Посол от пива и безделья распух так, что в двери местной кирхи уже не пролезает.
Царица Ирина кушала медовый пирог с вишней, запивала клюквенным морсом. Потом перешла к пирогу с малиной. Повар знал толк в пирогах, Ирина могла их есть постоянно и в огромных количествах. Удивлялась- брюхата, а на соленое как обычно не тянет. Ну ничего, плоду и сладкое не помешает. Знахарских бабок до себя не допускала, верно сказал Федор-нужно пригласить повивалку из Англии, а московские опять токмо травами пичкать начнут, глупости всякие шептать будут, снова дитя в чреве погубят. Сам Федор Иванович неожиданно слег с жаром, а потом и вовсе впал в беспамятство. "Что с тобой, Феденька?"-трогала его лоб жена. "Помираю, Иринушка,-отвечал заплетающимся языком государь, когда еще был в себе,-видно, так Богу угодно, чтоб ты нового мужа себе подыскала". "Так уж и помираешь, подумаешь, жар. С кем не бывает. Ганс Глиссер свое дело знает, поставит тебя на ноги. Вскоре опять будешь к своим медведям бегать". Сама же позвала митрополита Дионисия. Тот пришел в черном монашеском наряде, хмурый как никогда, долго читал молитвы в изголовье больного. А потом захлопнул псалтырь и ни слова никому не сказав, ушел. Ирина не поняла, почему святейший с ней не
– ужасалась она,- Не к месту, с недругами еще не расправились. И чего Борис тянет?" Но брат успокоил ее- все уже подготовлено, как и задумано. Даже если царь помрет, то еще есть время обернуть все в свою пользу.
Собираясь приняться за очередной кусок пирога, она кликнула дворецкого чтоб подлил ей морса. Тот наполнил чашу напитком, сказал, что просит принять Борис Федорович.
– Так веди же скорее,- даже подпихнула рукой дворецкого Ирина. Хоть предавалась чревоугодию, но о деле ни на миг не забывала, ждала брата.
Борис пришел какой-то осунувшийся, со впалыми глазами. Видно было, что устал.
– Морса хочешь?-спросила не поздоровавшись Ирина.
– Не до морса теперь. Как Федор?
– А-а,-махнула рукой царица.- Лежит. С утрева очухался, велел никого к себе не пускать.
– Очу-ухался,-передразнил Борис.- Ты так спокойна, будто грозы рядом не чуешь.
– Да ты в своем уме, братец!
– вспылила Ирина и бросила недоеденный пирог на стол. Отлетевший кусок, попал ей на щеку. Смазала его пальцами, облизала, вытерла их о халат.
– Токмо и жду когда ты всерьез к делу приступишь. Все ли продумал?
– Все,-кивнул Борис.-Шуйский то, чего нам надобно, знает. Утром отправляю Губова с Захарьиным в Вену, Кашку с Лопухиным в Лондон. По пять стрельцов им в придачу. Подорожные грамоты выправлены. Что б все честь по чести.
Борис достал подорожные, показал Ирине. Та и смотреть на бумаги не стала, не интересно.
– Давай еще раз расскажи,- сказала царица,- кто и чего куда повезет.
– Ну гляди. Письмо для королевы от царя Федора будет у Васьки Губова, а поедет он с ним в Вену. Послание для Фердинанда у Кашки, он отправится в Лондон. Удивятся, конечно, правители. Ну а что? Ну перепутали как всегда в московском приказе, эка невидаль. У Губова на руках будет якобы мое письмо, написанное обычными чернилами. Я его завтра гонцам покажу и лично вручу Ваське. На самом деле у него будет послание с исчезающими чернилами. Но об том никто кроме нас с тобой знать не будет. Скажу им, что открывать послания ни в коем случае нельзя, иначе вскоре чернила пропадут.
– А Федька Лопухин? Он же стоял у дверей и все слышал!
– Федьку я ужо предупредил, что все будет наоборот.
– Погоди, братец, у меня самой уже голова наоборот. Запутал ты меня.
– Сама же придумала!
– Ну да, придумала, чтоб пустое письмо, якобы от тебя, где ты просишь эрцгерцога мне нового мужа, в Думу попало. А ты эдакого наворотил...
– Ничего не наворотил. Короче, людишки Шуйского наверняка встренут гонцов где-нибудь под Тверью, отберут послания, примчатся с ними в Москву, предъявят в Думе или Земскому Собранию, а там...
– ...Молоко прокисшее котам. Как же тогда с бабкой повивальной-то быть? Мне и в самом деле надобно ее из Англии выписать.
– Не волнуйся, сестрица. Я уже передал просьбу королеве через торговца Джерома Горсея. Он на днях домой едет.
– Ага, как вспомню его мадеру, так сразу голова опять кругом идет. А не жаль тебе дружков своих Губова, Кашку да Лопухина? Шуйский ни перед чем не остановится, чтоб заполучить письма, таких головорезов наймет, что и со стрельцы им охранные не помогут. На смерть не иначе их посылаешь.