Правда фронтового разведчика
Шрифт:
Но везде утомляла, раздражала атмосфера интриг, склок, подковерной жизни. Да и в прошлой домашней обстановке не было тепла, понимания. А возраст требовал новизны, действия, авантюрных поворотов, живых впечатлений. Маячила пенсионная «благодать» отставного ветерана войны.
И тут возникли я и возможность махнуть подальше из столицы.
Сибирь! Друзья уговаривали, предостерегали, «спасали» от подступившей новизны, пытались всякими уловками удержать от решений радикальных, ломавших, казалось бы, устоявшуюся жизнь.
Но уж если Игорь принимал решение — отступление исключалось. Как танк, он шел только вперед, через препятствия. Надо, значит, будет ЧТД — «что и требовалось доказать», как писал он иногда на доске, завершая лекцию студентам.
В Братске его захватила новая работа,
Каждое сибирское лето для нас — это чреда длительных интересных поездок — поездом, самолетом, позднее автомашиной. В районы, куда в те годы нужен был пропуск — на Сахалин, на Камчатку, во Владивосток, мы покупали туристские путевки и были, в общем-то, от них независимыми.
Зарубежные путевки в семидесятые годы были ограничены числом, выдавались выборочно, я могла их получить. Но Игоря после работы в Генштабе по этим путевкам не выпускали. Зато сколько интереснейших мест было вокруг, в Сибири! Кстати, где она начинается, знают все — Урал, а дальше? Граница Сибирь — Дальний Восток проходит по водоразделу рек, текущих в Ледовитый и в Тихий океан. Нам было интересно везде. Тем более что зарплаты двух доцентов было достаточно для самых неожиданных путешествий. Да и время позволяло — вузовские летние каникулы плюс северные надбавки к отпуску, получалось — все лето. В первые два года с нами ездила дочка, пока не уехала учиться в Ленинград.
Начиналась новизна путешествий сразу, с сентября 1968-го, по приезде, с деловых поездок в Иркутск, в «метрополию», в политехнический институт. Никаких поездов — только по Ангаре, вверх, к Байкалу. Вода прозрачнейшая, цвета нефрита, зеленоватая в глубине, вкусная, с ароматом снега. Ангарские берега с красотами таежной осени. Первый раз на берегу Байкала — на горизонте снежные верхушки Хамар-Дабана. Вода холодная до ломоты в зубах и удивительно вкусная, стеклянно прозрачная. Первый раз запахи, вкус омуля. Каждый день Сибирь дарит новые впечатления, свежие ощущения, краски, звуки, запахи. Начиналась наша новая жизнь, и была она разительно непохожей на оставленную в Москве, Ленинграде.
Первое путешествие по Ангаре подарило и первые интересные знакомства. Павел Павлович — Палпалыч Хороших — доцент из Иркутского университета с супругой. Симпатичные пожилые люди. Кажется, уже тогда ему было крепко за 80. Знаток Сибири, особенно Байкала, историк, геолог, спелеолог, облазивший все байкальские пещеры, древние стоянки, заповедники, археолог, единственный в области имеющий открытый лист для раскопок. В университете преподает музееведение. Это был нам подарок свыше. Ему было необходимо делиться знаниями, а нам также необходимо было их впитывать. Несколько летних сезонов вместе. Остров Ольхон, путь от пролива Сахюрте на Малом море до мыса Хобой на Севере, через весь остров. Без него мы бы многое пропустили. Еле поспеваем за мягонькой, неспешной походочкой Палпалыча. За спиной у него рюкзачок, чайник, в мешочке хохломская мисочка — и для чая, и для каши, и для ягод. Цветные карандашики, маленькие форматочки бумаги, на которых он делает зарисовки — кроки. В Иркутске потом переносит в альбомы — гуашь, акварели. «Однако, я тут покопаю!» — его присказка. И где-то на задах огородов поселка покопает и приносит то костяную фигурку, то нефритовый ножичек, вдетый в нерпичью челюсть, то осколок керамики, судя по рисунку — 3–4 тысячи лет. На мысе Бурхан около знаменитой Шаманки участвовали в его раскопках — все по науке, благо культурный слой там менее полуметра. Сам Палпалыч разрешил нам взять из найденных парочку каменных изящнейших стрел, пару бусинок из зубов марала, черепки: «У нас этого в хранилищах достаточно, студенты научились сами делать каменные стрелы методом отдавливания не хуже этих». Там же, на Бурхане, академик Окладников с американцами чуть позже работал с захоронением аборигена IV–V тысячелетий. На мысе Хо-бой Палпалыч показывал гроты с зеленой глубокой водой, минералы в прибойной полосе, в расселинах
Рассказывал Палпалыч о растениях Ольхона, особенно интересных в степной, альпийской части острова. Эдельвейсы высотой сантиметров по двадцать с цветами со спичечный коробок. Они тут попадают под косу косаря. Ими кормят коз! А в Европе цветок с пятак величиной — ценность. Показывал древние обо — каменные пирамидки, сохо — памятные знаки бурят, рассказывал об их преданиях. Не человек, а филиал Академии наук. И частенько все это у костра с рыбаками, с ароматами омуля на рожнах.
Байкальский омуль на рожнах — это особая песня. Первый раз угостили и научили приемам рыбаки: распластанные куски рыбы нанизываются на деревянные, обязательно лиственного дерева, шпажки — рожны, которые ставятся вокруг костра. Рыба шкварчит, золотится, истекает соком, жирком. Аромат непередаваемый — ни одна рыба на рожнах не сравнится с байкальским омулем!
Рыбаки с рыбзавода на острове в Хужире возлюбили Игоря после маленькой, простой истории. На катерах ломались двигатели. Прознали, что в одном доме, где хозяйская дочь учится в политехническом в Иркутске, снимает баньку механик — доцент из этого института. Попросили посмотреть. Игорю одного взгляда хватило, чтобы понять: танковые двигатели, поставленные на катера, неправильно смонтированы на опорах, отсюда и поломки, выходившие боком рыбакам и начальству. Сказал, что сделать, руководству написал заключение, подписался служебными титулами, чем выручил рыбаков от серьезных неприятностей. После этого нас не только снабжали омулем, дичью, но приглашали на все интересные выходы в море — к мысу Покойники, на Мужинай, а в заключение отбуксировали нас в Иркутск на барже, где мы плыли с комфортом в палатке на палубе.
Через год двумя машинами, одна из которых — допотопный «Москвич» Палпалыча, направились вверх по долинам и ущельям Иркута — в Тункинские Альпы, к монгольской границе, к семиглавому Мунку-Сардыку, в Мон-ды. Внизу, под скалами, воды Иркута несутся по белым мраморным ложам, вбирая зелень тайги в пенные струи. Аршан, Нилова Пустынь, мощнейшие радоновые источники. В некоторых ущельях десятки источников разных свойств — горы еще молодые. Местные успешно лечатся. Деревья вокруг источников в ленточках, тряпочках подношений покровителям источников. Палпалыч показывает потайно стоящие в красивых местах — священных для бурят — дацаны, капища, в праздники около них собирается народ, стоят котлы для варки угощений… А в Мон-дах — снова эдельвейсы и козы, помимо всего прочего интересного.
В один из наших приездов в Иркутск ждем Палпалыча в гостинице — дома у него в небольшой квартирке тесно от коллекций, книг. Войдя в номер, ставит у порога палочку. «Палпалыч, как здоровье? Палочка появилась!» — «Это дипломатическая палочка, иначе в транспорте места не уступают!» Беседуем долго, интересно, планируем маршруты лета. Ему уже за 90. Неугомонный! Сетует, что заповедники не оконтурены, законов толковых по ним еще нет и т. д. Дарит сборники со своими статьями. Вот так надо жить — сочно, вкусно, долго, щедро отдавая накопленное!
Несемся в поезде в Усть-Кут, пристань на Лене. Исток этой реки рядом, за Байкальским хребтом. На причале нас ждет особый пароход — «Попов». На нем непростые туристы — научные работники, преподаватели вузов, профессура из Москвы, Ленинграда, Риги. Маршрут — до самого Якутска, с заходом на Витим, с поездкой в алмазный Мирный, с остановками — где поинтересней.
Прогуливаемся по Киренску. Плывем по Витиму — Угрюм-реке до Бодайбо. На приисках дочка успевает даже слазить на золотодобывающую драгу. Возвращаемся на Лену, заглянув в Мамакан. По Витиму горят леса, местами плывем в дыму, вдоль полыхающего берега. В реке много мелких перекатов — шивера, говорят местные. Поэтому на носу стоит матрос с большим шестом выкрикивает непонятные сначала слова: «Пронос! Пронос!.. Под табак!.. Пронос!» — команды рулевому о глубинах по носу. В Ленске, бывшей Мухтуе, начинается трасса в алмазные края — Мирный, Айхал. Трубка «Мир» поражает масштабом разработок — дыра в преисподнюю. В музее — невзрачные стекляшки — алмазы без обработки, а рядом — бриллиант: то же, но в огранке. О якутских алмазах надо рассказывать отдельно.