Правда фронтового разведчика
Шрифт:
А что это за погром у вас в городе? Тут — снесли, там — снесли, отличный был домик! А Поморскую как разорили! Что? Это к 400-летию города подготовка? А жаль, такие домики старинные были, славные. Универмаг на Поморской во время войны был чуть ли не самым крупным модерновым зданием, с огромными по тем временам витринами. Помню, под Новый 42-й год в нем без карточек продавались канцтовары и какие-то елочные игрушки. До сих пор храню три из них — серебряные стекляшки: шишечка, кувшинчик и грибок. Дочка и внуки знают: это особенные, «военные», из 42-го года!
Интересуюсь у архитектора — когда дома на Поморской сносили, рынок ломали, наверно,
К вечеру прошел дождь, солнце клонится за Двину, отражаясь на льду реки, на его стеклянистом насте, вот-вот спрячется в наползающую на него серьезную тучу. Трамвай довез до улицы Урицкого, как и в давние времена — трамвайное кольцо. Грустно, что вдоль берега снесли столько старинных домиков. Проезжая, посмотрела на АЛТИ — здание Лесотехнической академии, так страшно горевшее в дни войны в бомбежку, когда там был госпиталь. Здание стало как-то меньше, короче, но так же торжественно смотрит бронзовый Ломоносов в задвинские дали. Трамвай остановился на кольце. Прямо передо мной моя старая кирпичная школа. Вросла в землю, маленькая, а когда-то в ней укрывались от бомбежек, это был бастион. Кругом теснятся типовые пятиэтажки, «стекляшки» типовых магазинчиков. А вот и знакомые строения. Сорок лет, а как все, оказывается, помнится.
Оградуу тогдашнего педагогического института сняли. Кусочек институтского парка жив, жив и пруд, где ловили в 41-м головастиков. Парк открылся прямо на проспект. Асфальт! А то были тротуары — мостки из досок: на один конец встанешь, другим и по лбу можно было схлопотать. А под мостками — канавы, комарам раздолье было. Дорожка знакомо ведет вокруг здания института. Жив ли дом, уцелевший в первую бомбежку? Рядом, где были свинарники, — насыпь, грохочут поезда. Железнодорожный мост через Двину вышел прямо по тем памятным территориям.
Оглядываясь назад в детство, в юность, в зрелые годы, понимаешь, какая скудная была жизнь, даже при сравнительно устроенном по тем временам житье. Особенно после войны. Но из тех лет тянет каким-то людским теплом, чем-то трогающим душу, и это несмотря на то, что над теми годами висит мрак войны, многих захлестнувший намертво. Как люди все это выдерживали, те же военные годы. Где были силы? Бомбежки, карточки на хлеб и прочее, талончики «на жиры» по пять граммов, одежка, сооруженная из старья… А лица женщин, получивших лихую весть… оттуда.
Сегодняшнее поколение 20—40-летних имеют совсем другую начинку. Случись что-то крутое, перегрызут друг друга, задавят. Истинно русских добрых душ, сопереживающих, сочувствующих, найдется так мало. Старики или родившиеся задолго до войны, выжившие после нее, те, кто несет особый российский, в чем-то еще советский заряд, уходят. И какие силы их держали? И я была среди них, варилась в тех днях. И с изумлением вспоминаю о тех днях, довоенных, послевоенных. Для психиатров, психологов, социологов — все это еще непрочитанная книга, необъясненная
В определенном возрасте почти каждому человеку хочется почему-то заглянуть в свое прошлое, пройти по местам вчерашней жизни, посмотреть на людей, если они еще живы, перебрать, наконец, домашний архив… Что это? Недостаток эмоций в настоящей жизни? Нет! Скорее, в который раз желание сверить себя со временем, несущим тебя на хребте волны. А может быть, ты так и остался там, в далеком прошлом, — и ни с места? Может быть, с удовлетворением увидишь, что шагнул широко вперед и состоялся таким, каким и задумывал себя, каким видел свое будущее. Этот взгляд в прошлое позволяет оценить наконец и масштабы прошлых событий, увидеть их настоящую цену. Что-то забылось, что-то быльем поросло, что-то оказалось чрезвычайно важным, и оценить это можно только сейчас! Вот так же и Игорь оценивал свое прошлое, когда мы ездили по местам его Войны.
Так и мое детство в военные годы — тогда все было вне обсуждений, иначе быть не могло. Наш вклад во «взрослое» дело был прост и ясен, как дыхание. Но только из сорокалетнего далека можно удивляться силе духа, убежденности, что ли, ответственности детей, которые без понуканий, внушений, едва прожив десять лет, стояли рядом со взрослыми, делали нужное дело. Никто нас не призывал, не агитировал, не читал политинформаций, но мы знали — это касалось и нас! Мы не читали газет, радио было не в каждом домике, в кино попадали не часто, но больше всего нам нравились «Боевые киносборники». В нас это было «от корня», вроде бы само собой. Способны сегодняшние десятилетние принимать решения, действовать, подчиняться необходимости? Наверно, многие могут, но эта гигантская сила начинающегося человека чаще всего спит, действует лишь небольшой ее пласт — учеба. Развлечения — и все! Почему? Почему нужны экстремальные условия, чтобы все проявилось? Или мы просто не доверяем детям, ждем, когда можно будет с них спрашивать? Время может и проскочить. Когда уже и не спросишь, не отложится нужный пласт в сознании. Так-то!
Немногоо другом, о памяти. Когда мы с Игорем и дочкой ездили по его фронтовым местам, дочка с огромным интересом участвовала во всех его встречах с однополчанами, лазила по окопам бывших передовых, где воевал папа. Его рассказы были для нее огромным событием, оценить которое мы даже сразу не смогли. Дочка очень сожалела, что в свое время дедушка, тоже ветеран войны, не рассказывал о тех годах, о 41 — м, о боевых своих орденах — за что их получил. Тогда еще стеснялись «хвастаться», как казалось ветеранам. А сейчас уже его не расспросить…
А ниточка тянется из истории. Но во всех ли семьях знают о дедах, о прадедах. Горький вкус истории может передаваться только от живых к живым. А их все меньше… Книги? Кино? Лучше один раз услышать, увидеть ветерана!
Тропинка вывела за угол института. Дом — стоит! Врос в землю, покосился, маленький стал. Какая-то контора в нем. Входить не надо. Прах трогать не пристало, прах времени! А посмотреть можно. Заглянуть в щелочку, в далекое детство. Дом когда-то назывался «двухсоткой» — на двести студентов общежитие, а жили преподаватели. Была и «семисотка» — двухэтажное, деревянное — «под» конструктивизм, с затейливой планировкой. Где оно? Срыли? Сгорело? По нему прошла железная дорога с моста.