Правда и неправда о семье Ульяновых
Шрифт:
Из воспоминаний Крупской о 1908 г. в Женеве:
«Трудно было нам после революции вновь привыкнуть к эмигрантской атмосферке. Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть. Сидеть в неуютной холодной комнате, которую мы себе наняли, было неохота, тянуло на людей, и мы каждый день ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру.
Младшая сестра Николая Павловича - Елизавета Павловна Шмидт доставшуюся ей после брата долю наследства решила передать большевикам. Она, однако, не достигла еще совершеннолетия, и нужно было устроить ей фиктивный брак, чтобы она могла располагать деньгами по своему благоусмотрению. Елизавета Павловна вышла замуж за т. Игнатьева, работавшего в боевой организации, но сохранившего легальность, числилась его женой - могла теперь с разрешения мужа распоряжаться наследством, - но брак был фиктивным. Елизавета Павловна была женой другого большевика, Виктора
...Мы было обосновались окончательно в Женеве.
Приехала моя мать, и мы устроились по-домашнему - наняли небольшую квартиру, завели хозяйство. Внешне жизнь как бы стала входить в колею. Приехала из России Мария Ильинична, стали приезжать и другие товарищи».
Получив приглашение от брата и его согласие на покрытие расходов за учебу, Мария Ильинична решила поступать в Швейцарский университет. Для поступления туда было необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка. Мария поселилась в Москве в меблированных комнатах и ходила на курсы. Экзамены сдала вовремя и успешно. С большим багажом, в котором везла литературу для брата, Мария приехала в Женеву, где она выяснила, что документ о знании французского языка не нужен, но необходимо сдать латынь. Владимир предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. В это время центр большевистской эмиграции решил перевести печатание «Пролетария» в Париж.
Воспаление среднего уха у Марии вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. О болезни Маши Владимир Ильич написал матери в письме от 17 ноября 1908 г: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя «ускоренным маршем» грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни».
Поездка на Капри лишь на некоторое время улучшила настроение Владимира Ильича. Но мысли о неудавшемся восстании, разгроме партии постоянно его угнетали. Головные боли возобновились. Ленин изменился и внешне, и внутренне к худшему. Революционерка Р. Землячка писала: «Мы, близкие ему, с болью следили за тем, как он изменился физически, как согнулся этот колосс». Ленин стал часто заходить в рестораны и кафе, где тратил партийные деньги. Крупская была недовольна, требовала прекратить хождение по питейным заведениям. Объяснения переходили в ссоры. У него участились нервные срывы по любому поводу. Ругаясь с Крупской, он назвал ее «мымрой» и «потаскушкой».
О состоянии Ленина в это время можно судить по рассказу его соратника А. Парвуса:
«Перед отъездом в Париж Владимир Ильич пригласил меня в ресторан. Мы заказали какое-то вино. Лицо у Ленина было мрачнее тучи. Он начал говорить о неудавшейся российской революции и вдруг взорвался:
– Рабочий класс у нас еще гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.
– Всему свое время, - пожал я плечами, не имея особого желания сейчас о чем-либо спорить.
– А впрочем, - продолжал Ленин, кажется, не услышав моих слов, - оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко. На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией.
Очевидно, Владимир Ильич болезненно переживал бесконечные споры, разборки среди большевиков, причиной которых он нередко сам являлся.
Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками.
Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал наши документы. Ленин весь как-то съежился, побелел и полез в карман. Я проделал то же.
Полицейский внимательно рассмотрел наши документы и вернул обратно.
– Прошу не кричать, - сказал он на прощанье и на несколько секунд задержал свой пристальный, колючий взгляд на лице Ленина.
Крупская надеялась, что переезд в Париж, смена места проживания будет способствовать улучшению здоровья Владимира Ильича, более того Маняша там могла продолжить свое образование в Сорбонне.
В Париж все семейство двинулось в середине декабре 1908 г. Сняв себе маленькую комнатку на бульваре Сен-Мишель, поблизости от Сорбонны, Мария Ильинична поспешила в университет. Занятия уже давно начались, она записалась на второй семестр. Товарищи помогали подыскать квартиру для Владимира Ильича с семьей. «Квартира была нанята на краю города, - писала в воспоминаниях
19 декабря 1908 г. Владимир Ильич сообщал в Москву сестре Анне, что «из отеля они переехали на хорошую квартиру, где с ними поселились мать Надежды, Елизавета Васильевна и Мария Ильинична за 840 франков + налог около 60 франков да + консьержке тоже около того в год. По-московски это дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему дорого. Зато будет поместительно и, надеемся, хорошо. Вчера купили мебель для Маняши. Наша мебель привезена из Женевы. Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montsouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в 2-х шагах от нас проводят metro — подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются. Парижем пока довольны». Квартира на улице Бонье отапливалась углем, в обязанности прислуги входило приносить уголь и зажигать печи, французские «саламандры. Деньги, переданные большевикам Елизаветой Павловной Шмидт, еще оставались на счетах банков, и Ульяновы могли позволить себе остановиться в шикарной квартире, пригласить сестру Марию Ильиничну, и достойно жить, не зарабатывая, вчетвером и даже нанимать прислугу. И все же в чем-то приходилось себя ограничивать, считать копейки и экономить.
«На мою долю сразу выпало много всякой хозяйственной возни - писала Надежда Крупская - моя старуха мать как-то растерялась в сутолоке большого города. В Женеве все хозяйственные дела улаживались гораздо проще, а тут пошла какая-то канитель: газ надо было открыть, так пришлось раза три ездить куда-то в центр, чтобы добиться соответствующей бумажки. Бюрократизм во Франции чудовищный. Чтобы получить книжки из коммунальной библиотеки, надо было поручительство домохозяина, а он ввиду нашей убогой обстановки не решался за нас поручиться. С хозяйством на первых порах была большая возня. Хозяйка я была плохая - только Владимир Ильич да Инок были другого мнения, а люди, привыкшие к заправскому хозяйству, весьма критически относились к моим упрощенным подходам. ...Как-то в феврале, помнится, приехал из своего путешествия по Японии Марк Тимофеевич - муж Анны Ильиничны, обедал у нас. Посмотрел он, как мы хлопочем около кухни, как по очереди с Марией Ильиничной моем посуду, и говорит: "Лучше бы вы "Машу" какую завели". Но мы тогда жили на партийное жалованье, поэтому экономили каждую копейку, а кроме того, французские "Маши" не мирились с русской эмигрантской сутолокой. Потом я понемногу приспособилась».
В Национальную библиотеку Ленин ездил каждое утро на велосипеде. Движение в Париже было интенсивнее, чем в окрестностях Женевы, и Владимир от такой напряженной езды очень уставал. На обеденный перерыв библиотека закрывалась, заказанные книги выдавались лишь через день - два. Ильич на чем свет ругал Национальную библиотеку, а попутно и Париж. Обычно он оставлял велосипед на лестнице соседнего с Национальной библиотекой дома, платя консьержке по 10 сантимов за день. Однажды, придя после работы в библиотеке за велосипедом, он его не обнаружил. Консьержка заявила, что она не бралась стеречь велосипед, а разрешала только ставить его на лестницу.
Головные боли заставляли Ильича на время удаляться от дел и сутолоки. С 17 по 23 февраля 1909 г. Ленин останавливался в «Русском пансионе», современный отель «Оазис», в Ницце, недалеко от моря, откуда писал с восторгом сестре Анне: «Я сижу на отдыхе в Ницце. Роскошно здесь: солнце, тепло, сухо, море южное. Через несколько дней вернусь в Париж». О своем возвращении в Париж Ленин сообщил Анне 24 февраля.
В феврале ненадолго приехал в Париж Марк Тимофеевич Елизаров. С ним Мария обошла весь Париж, ходили на митинги, театры и музеи, слушали прения в парламенте. Из России пришли сообщения о болезни Марии Александровны, Марк Тимофеевич заторопился домой. В Сорбонне лекции читали знаменитые профессора. Мария Ильинична успешно сдала экзамены, и в торжественной обстановке ей был вручен диплом. «Дорого мне все же стоил мой certificat, заниматься приходилось много, но, когда получила его, чувство было очень приятное, что чего-нибудь да добилась», — писала она старшей сестре. Появилась надежда получить дома место преподавателя французского языка, ведь женщин с высшим образованием в России было немного. Еще во время подготовки у Марии начались приступы боли в области живота, врачи определили аппендицит. В дни ее болезни Владимир Ильич волновался, возил на консультации врачей, спрашивал у брата Дмитрия, - делать ли операцию. После экзаменов за первым приступом последовал еще один. Было решено оперировать. Марию Ильиничну положили в клинику. Операцию делал известный французский хирург Дюбуше (он жил долгое время в России и был известен своей симпатией к русским революционерам). Операция прошла удачно. Через неделю профессор сообщил, что она больше не нуждается в его наблюдении: «теперь только отдых — сон, хорошее питание, свежий воздух и прогулки».