Правда людей
Шрифт:
— Кто тебя крышует? — положив на колени небольшую видеокамеру, спрашивал вожак.
— Как всех. Начальник Департамента, прокурор района и начальник полиции, — послушно отвечал Папунадзе и уже сам, без давления, добавлял фамилии и адреса каждого.
— Где хранишь наличность?
— В подвале, — хрипел чиновник, и рассказывал о кодах доступа к сейфу.
— Сколько там?
— Миллион, если в евро… Почти… А еще на иностранных счетах немало… — и тут же говорил код своей банковской карты и зарубежные счета.
Вопрос-ответ. Вопрос-ответ. Папунадзе
Папунадзе второй раз за вечер погрузился во тьму беспамятства, но вскоре опять пришел в чувство. На этот раз самостоятельно.
Перед креслом вожака лежала уже извлеченная из подвала сумка с главной казной чиновника, и он равнодушно перебрасывал в нее пачки денег из чемодана. При виде банкнот у него не блестели глаза, и он был настолько спокоен, что Георгию Шалвовичу показалось, что это не человек, а киборг из какого-нибудь американского фантастического фильма. И если бы не боль, которая сотрясала тело Папунадзе, то он бы задумался об этом всерьез.
— Шени деда мовтхан! — рядом заругался Дато. — Ненавижу вас! Маму вашу делал! Всех порежу!
Чиновник изловчился, перевернулся на бок, скрежетнул зубами и посмотрел на родственника. Дато били ногами, забивали насмерть два крепких бритоголовых налетчика, а рядом с ними стоял еще один, постарше, который давал им наставления:
— Жестче! По почкам ему молотите! По голове! Видите, он прикрывается? Грамотный, значит, а вы будьте умнее. Работаем-работаем! Не останавливаться!
Бритоголовые хекали и их тяжелые ботинки раз за разом опускались на Дато Геловани. Они убивали его, и вскоре телохранитель Папунадзе затих. Он дернулся. Раз-другой, а затем замер, и подле чиновника упали выбитые у Дато зубы, сразу три штуки.
Распаренные молодые налетчики отошли от бездыханного тела Дато, а старший приложил к его шее два пальца, на мгновение замер, а потом посмотрел на вожака:
— Готов.
Вожак кивнул и посмотрел на Папунадзе:
— Теперь этого.
— Не-е-ет! Не-е-ет! Не надо-о-о!!! — закричал чиновник. — Я заплачу выкуп! Оставьте жизнь! Я никому и ничего не скажу-у!
Подвывая, чиновник заелозил по окровавленному дорогому ковру и его взгляд был направлен на вожака, который отложил в сторону сумку с казной и встал. Затем он вынул из ножен клинок и присел перед Папунадзе на корточки.
— Пощади! — взмолился Папунадзе. — Пощади! Мамой клянусь, никому вас не сдам! Папой клянусь! Детьми клянусь!
В глазах светловолосого, по-прежнему, было равнодушие. За его спиной встали подельники и появился рыжий. На его плече болтались два чехла с винтовками "Тигр-9", которые Георгий Шалвович купил для охоты, но так и не использовал. Шатен улыбался, а вожак кинул на него косой взгляд и
— Все?
— Да, — тот улыбнулся. — Два ствола, триста патронов, разгрузка, оптика, пара рюкзаков и три кавказских кинжала. Больше в доме ничего интересного. Разве только бухло коллекционное, шмотки дорогие, техника и продукты.
— Это мелочь, — вожак вновь посмотрел на Папунадзе и оскалился: — Ну что, давай прощаться, чмо?
— Не надо, — лежа на боку, чиновник постарался покачать головой. — Не бери грех на душу. Мы же свои, православные. Молю тебя! Богом прошу, отпусти!
— Свои говоришь, — светловолосый хмыкнул и обернулся к подельникам. — Слыхали парни? Мы уже свои.
Налетчики засмеялись, а вожак ударил Папунадзе клинком по щеке и сказал:
— Ты мне не свой. Никогда им не был и никогда не станешь. Мне безразлична твоя рабская вера, про которую ты вспомнил, когда жареным запахло, и я не хочу слушать твои слова. Ты всего лишь вор, который ради собственной наживы калечил судьбы людей. Поэтому ты приговариваешься к высшей мере социальной защиты — смертной казни…
— Но суда не было!?
— Был. Но ты его прозевал. Мы твой суд. Я прокурор. Слева от меня твой защитник, а справа обвинитель. Все по честности…
— Подож…
Папунадзе хотел потянуть время и отыграть еще хотя бы одну минутку. Однако вожак был настроен решительно. Коленом он вдавил голову чиновника в набухший сукровицей ковер. Слова застряли в горле Георгия Шалвовича, а затем он почувствовал, что у него два рта. Один, где ему положено, а другой на горле, и из него потоком вырывается горячая кровь.
— Буль! Хлоп! Буль! Хлоп! — Кровь лилась на ковер, а вырывающийся из вскрытой гортани воздух набухал крупными пузырями и хлопал. Таким был конец чиновника Папунадзе, и это было последнее, что он услышал в своей жизни. Ну, а затем снова пришла тьма. На этот раз, навсегда.
***
Я обтер клинок обычного туристического "Ворона", которым вскрыл горло ворюги, об пиджак убитого, поднялся и обернулся к своим товарищам.
Паша Гоман спокоен, словно танк. Такое ощущение, что он всегда чиновников грабил и принимал участие в их убийстве. Контуженый ветеран. С ним все понятно. В горах и в ОМОНе всякого насмотрелся, а потом бухал и ему теперь сам черт не брат.
Эдик Шмаков улыбается. Сущее дитя. Весел и беззаботен. Рядом два трупа, а он счастлив. В руках винтовки, на боку так и не пригодившийся "макаров" из запасов Гомана, а под ногами сумка с деньгами. Этот тоже не сдаст и пойдет со мной до конца.
Что же касается двух "новичков", знакомых Эдика, то они заметно нервничают. Это поначалу, когда скрутили охранника и самого Папунадзе (блядь, что за фамилия), они делали вид, что спокойны, словно удавы. А сейчас волнение скрыть сложнее. Только что под руководством Паши Гомана они ногами вполне осознанно замесили человека. Поэтому запах пролитой крови пьянит их и заставляет дергаться. Так и до срыва недалеко, а он нам не нужен.