Правда о Бэби Донж
Шрифт:
Мэтр Бонифас снова развернул платок, громко высморкался, удовлетворенно вздохнул и на минуту замолчал, глядя на собеседника.
— Спешу добавить: я не верю, что мы имеем дело с таким случаем. Тем не менее, учитывая, что мы не знаем, какую позицию займет прокурор при судебном разбирательстве, нам следует все предусмотреть. Я мог бы привести вам в пример процесс Мартино, на котором один из моих знаменитых парижских коллег весьма тщательно подготовил защиту. Однако во время заседания прокурор так повернул вопрос…
Франсуа вспотел. Пожалуй, затруднился бы даже
— Два миллиона — это сумма, господин Донж! Мне неизвестно, кто будет присяжными — их назначают по жребию. Среди них окажутся мелкие лавочники, для которых проблема — наличные в несколько сот франков, служащие, скромные рантье. Когда им назовут цифру в два миллиона!.. Есть еще одно обстоятельство, о котором вы, очевидно, не подумали. Где подтверждение, что именно в воскресенье, двадцатого августа, вы впервые получили мышьяк в кофе?
— Но…
— Дайте мне кончить.
Мэтр Бонифас говорил с темпераментом голодного людоеда: зубы, борода, массивное тело — все у него было в движении.
— Моя клиентка признала, что взяла мышьяк у вас в лаборатории три месяца назад. Но всякому известно — хотя бы из судебных отчетов или полицейской хроники в газетах, — что для того, чтобы смерть выглядела естественной, мышьяк надо давать в постепенно нарастающих дозах, начав с самых ничтожных. Где доказательство, что такие незначительные дозы вы не получали и раньше, не замечая этого?
Франсуа раскрыл рот, но не успел возразить: его остановил категорический жест руки с траурной каймой под ногтями.
— Будем, как подобает, рассуждать хладнокровно. Не станем сейчас вникать в побудительные мотивы. Нам известно, что эти мотивы, каковы бы они ни были, существовали уже три месяца назад, поскольку моя клиентка, рискуя быть уличенной, похитила тогда пузырек с мышьяком у вас из лаборатории. В течение трех месяцев вы регулярно бывали в Каштановой роще…
Слова Каштановая роща в устах мэтра Бонифаса!.. После них просто невозможно представить себе светлый и такой ухоженный дом.
— Вы спали там, ели, много раз пили кофе, неоднократно встречались с тещей, братом и свояченицей в парке, где разыгралась драма. Таким образом, в течение трех месяцев были налицо одни и те же обстоятельства, которые следует назвать благоприятными для преступления. Одни и те же побудительные мотивы. Да, одни и те же. Почему же моя клиентка выжидала так долго? Дайте же мне кончить господин Донж! Мой долг рассмотреть все гипотезы, и, поверьте, я не зря повторяю, что прокурор Руа своего не упустит.
— Ваша жена, выходя замуж, принесла вам приданое?
Окажись Франсуа в кабинете мэтра Бонифаса полуодетым, скажем в одних кальсонах, он и то не чувствовал бы себя более неловко.
— Нет. Я…
— Принесла ли приданое вашему брату ваша свояченица, вышедшая замуж одновременно с сестрой?
— Мой
— Нет, господин Донж! Прошу извинить, если из профессиональных соображений я вынужден вмешиваться в такие вещи, но чувства здесь ни при чем. Барышни д'Онневиль — ни та, ни другая — не могли принести вам приданое по той простой причине, что их мать осталась если уж не без средств к существованию, то практически без состояния. Не произойди некоторые политические события, госпожа д'Онневиль жила бы более чем в достатке. К несчастью, после ее возвращения во Францию в Турции многое изменилось и ценные бумаги, которые оставил ей муж, почти ничего не стоят. Недаром одной из ее первых забот было заложить родительский дом в Мофране.
Франсуа вдруг вспомнил о мошке, бившейся на черной поверхности воды, но сравнивал ее теперь уже не с Беби, а с собой. Он весь был в поту, его подмывало попросить распахнуть окно, хотелось дохнуть свежим воздухом, увидеть проходящих по улице обыкновенных людей, услышать голоса, которые заглушили бы самодовольный голос адвоката.
— Словом, вы с братом в течение десяти лет содержите госпожу д'Онневиль.
Неужели он, Франсуа Донж, не способен рявкнуть: «Подите вы к черту с вашими россказнями! Они не имеют никакого отношения к Беби, к нам, к Каштановой роще, к…»
У него дрожали руки. В горле пересохло. Его мутило при виде того, как мэтр Бонифас набивает большим пальцем табак в ноздри, откуда торчат черные волоски.
— Видите ли, любое дело, как самое ничтожное, так и самое крупное, как дело о межевой изгороди, так и дело о тягчайшем преступлении, должно изучаться под различными углами зрения.
— Моя жена не нуждалась в деньгах.
— Вы ей давали столько, сколько она желала, — это верно. Но убеждены ли вы, что ваше присутствие, сам факт вашего существования не мешали ей тратить их так, как хотелось бы? Есть ли у вас уверенность, что жизнь, которую она вела с вами, — именно та жизнь, которая ее устраивала?
Старый бородач чуть ли не улыбался! Что ему люди? Он видит только поступки и побудительные мотивы этих поступков.
— Госпожа д'Онневиль всегда вела светский образ жизни. В том же духе она воспитывала дочерей. Всем известно, что она жаловалась на затхлую, как она выражалась, атмосферу нашего города. Туалеты вашей жены не то чтобы вызывали скандал, но изумляли всех, равно как ее безразличие, если не пренебрежение, к нашему маленькому обществу.
— Могу вас уверить…
— Та-та-та!
Франсуа оцепенел — настолько ошеломили его эти звуки в устах мэтра Бонифаса.
— В подобных вопросах учитесь ничего не утверждать категорически. Итак, я установил…
Франсуа хотелось крикнуть: «Ничего ты не установил!»
— Я установил, что преступление из корыстных побуждений нельзя исключать априори Мы проанализировали цифры. Перейдем к фактам, только к фактам. В то воскресенье ничего ненормального или исключительного не произошло. Ваша жена не получила анонимного письма. Накануне вечером между вами не было ссоры.