Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
— Что вы думаете о подозрениях насчет Стерна и Квеберта?
— Что они беспочвенны. Тамара Куинн заявляет, что еще тогда говорила нам про Квеберта. По-моему, надо немного иначе взглянуть на ситуацию: она утверждала, что все знает, но она ничего не знала! Она ничем не могла подтвердить свои слова. Все, что она могла сказать, это что у нее было вполне конкретное доказательство, но она его загадочным образом потеряла. Как ей верить? Вы же сами знаете, сержант, насколько надо быть осторожным с голословными обвинениями. Против Квеберта у нас был
— Одна подруга Нолы утверждает, что рассказывала Пратту о том, что творится у Стерна.
— Пратт мне ни разу не говорил.
— Ну и как тут не подумать, что он вел расследование спустя рукава? — возразил Гэхаловуд.
— Не надо мне приписывать того, чего я не говорил, сержант.
— А что вы можете сказать о Лютере Калебе?
— Лютер был странный тип. Он приставал к женщинам. Я даже заставил Дженни подать на него жалобу после того, как он повел себя с ней агрессивно.
— Он у вас никогда не был под подозрением?
— По-настоящему нет. Мы внесли его имя в список и проверили, какая у него машина: синий «мустанг», насколько я помню. Да и вообще, вряд ли это он.
— Почему?
— Незадолго до исчезновения Нолы я постарался, чтобы больше его в Авроре не видели.
— То есть?
Тревис вдруг смутился.
— Ну, в общем… Я его увидел в «Кларксе», дело было в середине августа, как раз после того, как я убедил Дженни на него заявить… Он с ней грубо обошелся, у нее на руке остался жуткий синяк. То есть дело было уже все-таки серьезное. Он заметил, что я подъезжаю, и удрал. Я за ним, догнал его на шоссе 1. И там… Я… Знаете, Аврора мирный городок, я не хотел, чтобы он тут шастал…
— Что вы сделали?
— Вздул его как следует. Невелика заслуга, конечно. И…
— Что «и», шеф Доун?
— Я ему ствол приставил к причинному месту. Задал ему трепку, и когда он валялся скрюченный на земле, прижал его хорошенько, вытащил кольт, загнал в барабан одну пулю и сунул пушку ему в ширинку. Сказал ему, чтобы он больше не попадался мне на глаза. Он скулил. Скулил, что больше его здесь не будет, умолял отпустить. Так не положено себя вести, я знаю, но я хотел быть уверен, что ноги его больше не будет в Авроре.
— И вы думаете, он послушался?
— Само собой.
— То есть вы последний, кто его видел в Авроре?
— Ну да. Я дал ориентировку коллегам, с описанием машины. Он больше ни разу не показывался. Через месяц стало известно, что он погиб в Массачусетсе.
— Что с ним случилось?
— Не вписался в поворот, по-моему. Больше толком ничего не знаю. Честно говоря, не слишком интересовался. У меня в тот момент были дела поважнее.
Когда мы вышли из ресторана, Гэхаловуд сказал мне:
— По-моему, эта тачка — ключ к разгадке. Надо узнать, кто мог водить черный «шевроле-монте-карло». Вернее, вопрос надо ставить иначе: мог ли Лютер Калеб 30 августа 1975 года быть за рулем черного «шевроле-монте-карло»?
Назавтра
— Я увидел у въезда твою машину, — просто сказал он и уселся рядом со мной. Потом спросил, указывая на альбом: — Это фото Гарри?
— Да. В доме нашел.
Мы помолчали. Я переворачивал страницы. Снимки относились, по-видимому, к началу 1980-х годов. На нескольких присутствовал желтый лабрадор.
— Это чей пес? — спросил я.
— Гарри.
— Не знал, что у него была собака.
— Его звали Шторм. Лет двенадцать — тринадцать у него прожил.
Шторм. Кажется, я уже слышал эту кличку, только не помнил где.
— Маркус, — снова заговорил Пинкас. — Прости, если обидел тебя на днях. Я не хотел.
— Ничего.
— Нет, чего. Я не знал, что тебе угрожали. Это из-за твоей книги?
— Наверно.
— Но кто это сделал? — возмущенно спросил он, указывая на сгоревший дом.
— Непонятно. Полиция говорит, использовалась горючая жидкость вроде бензина. На пляже нашли пустую канистру, но чьи на ней отпечатки пальцев — неизвестно.
— Значит, тебе угрожали, а ты остался?
— Да.
— Почему?
— А почему я должен уезжать? Потому что страшно? Ну так страху поддаваться нельзя.
Пинкас сказал, что я большой человек и что ему тоже хотелось бы достичь чего-то в жизни. Жена всегда в него верила. Она умерла несколько лет назад, от опухоли. И на смертном одре сказала ему — так, словно он был подающий надежды юноша: «Эрни, ты совершишь в жизни что-то великое. Я в тебя верю». — «Я уже слишком стар… Моя жизнь позади». — «Эрни, поздно никогда не бывает. Пока ты не умер, у тебя вся жизнь впереди». Но все, что сумел сделать Эрни после смерти жены, это получить работу в супермаркете Монберри, чтобы оплатить счета за химиотерапию и содержать в порядке надгробный памятник.
— Я собираю тележки, Маркус. Хожу по парковке, ловлю брошенные, одинокие тележки, забираю их с собой, утешаю и ставлю к их приятельницам на тележную стоянку, для следующих покупателей. Тележки никогда не бывают одиноки. Ну или совсем недолго. Потому что во всех супермаркетах мира есть какой-нибудь Эрни, который приходит за ними и возвращает их в семью. Но кто потом придет за самим Эрни и вернет его в семью, а? Почему для тележек в супермаркете делают больше, чем для людей?
— Да, ты прав. Что я могу для тебя сделать?