Правда о «Зените»
Шрифт:
После каждой беседы с такими людьми что-то оседает в памяти глубоко, на годы. Из разговора с Морозовым мне запало в душу словосочетание — «непростительная педагогическая ошибка». По отношению к себе. В разговоре с человеком, который на сорок с лишним лет моложе.
Часто ли вам такое доводилось слышать? И не тут ли кроется секрет дара Морозова? Личность, которая так бескомпромиссно относится к себе, имеет право много требовать и от других. Оттого и вырастают даже на закате жизни и карьеры этой личности Аршавины и Кержаковы.
Согласитесь: переплетение футбольных судеб Морозова и Садырина
А у них всего этого не было. Орлов свидетельствует:
— У них были замечательные отношения. Садырин всегда считал Морозова своим старшим товарищем и относился к нему как к отцу. Конечно, они в процессе работы высказывали друг другу всякие резкости — и Паша, и Юрий Андреевич такие люди, что говорили все, что думают. Их заносило — но они были честны по отношению друг к другу. И остались в таких отношениях до конца.
Впрочем, доброхотов, пытавшихся вбить клин между двумя тренерами, было с лихвой.
Татьяна Садырина, с которой мы несколько часов беседовали в их с Павлом Федоровичем «двушке» на «Октябрьском поле», вспоминает:
— Паша и Морозов целый год вообще не разговаривали. Это было, когда муж пришел в ЦСКА. В какой-то момент Юрий Андреевич вдруг перестал с нами общаться. Мы понять не могли — на что обиделся? А потом все выяснилось. У Морозова в Москве очень приличная квартира, он ее от ЦСКА получил. И кто-то ему нашептал, будто Садырин претендует на эту квартиру. Захотели зачем-то их столкнуть. А Павел Федорович о той квартире и не знал ничего! Лишь год спустя сели за рюмкой и выяснили отношения. И с тех пор проблем не было. Хотя и в «Зените», когда Садырин работал там второй раз, а Юрий Андреевич был спортивным директором, мужу пели в уши: «Морозов сказал то-то, обругал тебя там-то…» Муж, человек вспыльчивый, мог на минуту разозлиться — но на его отношении к Морозову это никак не сказывалось.
— А как получилось, что в 95-м Морозов с его тренерскими амбициями пришел к Садырину спортивным директором?
— Это было при мне. Юрий Андреевич после возвращения с Ближнего Востока был без работы, а Пашу как раз Собчак в «Зенит» пригласил. Пришел он как-то к нам домой. Сначала все вместе посидели, потом они между собой о чем-то пошушукались. Морозов ушел, а Паша сказал мне, что хочет видеть Юрия Андреевича спортивным директором. Потом он обговаривал это с Мутко и другими руководителями. Ему говорили: «Федорыч, ты что делаешь? Ты же под себя копаешь! Как могут два медведя в одной берлоге ужиться? Как бы должность Морозова ни называлась, он был, есть и будет тренером. И до добра это не доведет». Но Садырин никого слушать не стал.
По правилам художественных сюжетов, Морозов в какой-то момент должен был соблазниться на выгодное предложение и Садырина предать. Но жизнь — не искусство, и все произошло с точностью до наоборот.
Орлов:
— Когда после окончания сезона 1996 года руководство «Зенита» не продлило с Садыриным контракт, Морозов совершил потрясающий поступок. Меня тогда, помню, не было дома, мобильные телефоны были у единиц — и Юрий Андреевич позвонил на домашний и сказал моей жене: «Передайте Геннадию, что я отказался идти на место Садырина главным тренером». О Морозове можно говорить разное, но один
Татьяна Садырина подтверждает: Точно — Морозов отказался идти на место Паши. Сказал, что так не поступают. То есть показал себя порядочным человеком, каким мой муж его и считал.
В июне 2001 года, за полгода до смерти Павла Федоровича, два тренера встретились в матче ЦСКА — «Зенит». Игра закончилась вничью — 1:1, и на пресс-конференции Морозов и Садырин расцеловались — и это была явно не работа на телекамеры и диктофоны. Это была настоящая мужская и тренерская дружба — хоть и говорят, что конкуренты не могут быть друзьями. После этого жеста 59-летний Садырин, уже смертельно больной, задал тон настоящему ток-шоу. «Вы уже поняли, что о ничьей мы договорились?» — спросил он журналистов, и в зале грянул хохот.
Свой последний матч в жизни, 30 сентября 2001 года, тренер Садырин тоже сыграет против Морозова. Так вышло, что за всю историю взаимоотношений их команд Юрий Андреевич в девяти поединках не побеждал ни разу. А тут его «Зенит» не оставил от ЦСКА камня на камне — 6:1. Но чего стоило Павлу Федоровичу в тот день появиться на скамейке, рассказала мне Татьяна Яковлевна.
— Паша, которому в тот момент было уже очень плохо, полетел в Питер на самолете вместе с командой. А я поехала на машине с сестрой. И отправилась к мужу в гостиницу, где ЦСКА остановился. Всю ночь перед игрой у него была температура за сорок, он вообще не спал, мы постоянно выжимали его одежду и переодевали. Не надо было ему на ту игру ехать…
Потом мне сказали, что на предыгровую установку Пашу еле довели, и на ней он даже не мог говорить. И это, думаю, ребят убило, они не могли думать об игре. Хотя и забили, если мне память не изменяет, первый гол. А когда игра закончилась, его с трудом довели до раздевалки, где он долго-долго сидел и не мог встать. Два дня после этого мы не могли из Питера уехать, потому что просто не знали, как его везти. После того матча муж работать уже не мог. Раньше он говорил мне: «Танюша, я уйду, когда почувствую себя совсем плохо», и этот момент настал.
Президент ЦСКА Евгений Гинер помогал нам чем возможно, у Паши не было ощущения, что его оставили, бросили, заранее вышвырнули из жизни. Но ничего сделать было нельзя. Рак. В течение того года Паша проводил все тренировки, и Гинер ругался, говорил: сиди на стульчике, подзывай помощников, чтобы они все делали. А он посидит-посидит, потом не выдержит, встанет, мяч попинает, с палочкой по полю погуляет, задания игрокам даст. Так что толку от этого стульчика было мало — все равно большую часть времени Паша стоял…
За тем матчем с трибуны «Петровского» наблюдал едва ли не главный враг Садырина среди тренеров — Анатолий Бышовец. Как-то раз он сказал мне:
— Садырин был борец. Когда ему, уже безнадежно больному, хватило характера и воли выйти во главе ЦСКА, я смотрел с трибуны, как его команда проигрывает «Зениту» — 1:6, и глубоко ему сочувствовал. Это был волевой человек, которого можно уважать. И футболистом он был волевым, колючим, плевался… Но тренерские и человеческие принципы у нас с ним были разные. Как и с Лобановским.