Правда варварской Руси
Шрифт:
Как полагалось, Федор был «утвержден» на царстве Земским Собором — для оглашения указов и принятия присяги были созваны представители от разных сословий и государственных чинов. А вот система опекунства, определенная Алексеем Михайловичем, сразу пошла насмарку. Юрий Долгоруков был уже стар, жил в своей вотчине Архангельском, а может, и не хотел переходить дорожку новым лидерам. И передоверил обязанность опекуна сыну Михаилу, который предпочел пристроиться «в струю» к фаворитам. Милославские же немедленно начали сводить счеты с Нарышкиными, проявив себя людьми мелочными и крайне злопамятными. Месть была совершенно неадекватной тому понижению, которое испытали они сами.
Отец Натальи Кирилл Полуэктович был лишен всех постов и чинов
Вдовствующая царица Наталья, всего-то 5 лет наслаждавшаяся безоблачным семейным счастьем, очутилась в атмосфере отчуждения и враждебности. Дошло и до притеснений. Иван Языков, сориентировавшись в придворном раскладе, объявил ей, что в кремлевском дворце слишком тесно, и предложил переселиться куда-нибудь в другое место. Но Наталья была женщиной не из робких, решила стоять за себя. Послала к Федору четырехлетнего Петра, и мальчик произнес приготовленную для него и заученную речь, сравнивая себя с царевичем Дмитрием Угличским, а Языкова — с Годуновым. Старший брат и крестный устыдился и «выдал головой» Языкова Наталье, на время отдалив фаворита от двора. Царице был оставлен ее прежний штат из 102 дворян и всех «мамок» и нянек.
Естественно, произошли перемены в правительстве. Вместо Кирилла Нарышкина приказ Большого Дворца возглавил Иван Милославский. Посольский приказ у Матвеева принял думный дьяк Л. И. Иванов. Михаилу Долгорукову его лояльность пошла на пользу. Он получил Разрядный приказ, а одновременно управлял еще несколькими, которыми номинально руководил его отец — Стрелецким, Смоленским и Хлебным. Возвысился и Василий Голицын. Он был человеком очень образованным, убежденным «западником», но заслуг не имел никаких, кроме верности Милославским и умения им нравиться. В один год он был пожалован в стольники, а потом сразу в бояре, получил под начало Пушкарский и Владимирский судный приказы. А приказ Тайных дел был упразднен вообще. Новому руководству не улыбалось, чтобы царь лично контролировал их деятельность через каких-нибудь «худородных» подъячих.
Но перемены переменами, а государственные дела не ждали. Напоминали о себе старые проблемы, возникали новые. Так, на башкир уже давно оказывало провоцирующее влияние соседство калмыков — ясака не платят, одни тайши неплохо зарабатывают на царской службе, другие — грабежами караванов и русских селений. Многие башкиры тоже приохотились участвовать в этих набегах. А смерть Алексея Михайловича вроде бы освободила их от прежней присяги царю, «междувластие» давало надежды изменить свой статус. Не исключено, что и русские чиновники решили, что при юном Федоре можно вести себя более вольготно, допустили злоупотребления. Как бы то ни было, башкиры под предводительством вождя Сеита восстали, разорили селения в Уфимском и Казанском уездах. В самих Уфе и Казани люди оказались в осаде, для заступничества носили по крепостям явившуюся в это время чудотворную Табынскую икону Пресвятой Богородицы. Правительству пришлось посылать войска, вести переговоры.
Да и Дорошенко, согласившийся на подданство, снова заартачился. От него требовали явиться к Ромодановскому для присяги и сдачи гетманства Самойловичу, он отказывался. Тоже надеялся, что перемены в Москве
А Дорошенко оставалось тянуть время, пока его покровители «освободятся». Это было опасно. Утвердившись на Днепре, Порта угрожала бы Левобережью и югу России. И было чревато новыми смутами на Украине — ведь Чигирин, занимая ключевое положение между Киевом и Запорожьем, являлся признанной казачьей «столицей». Говорили: «При ком Чигирин и Киев, при том и казаки». Разрубить этот узел требовалось немедленно, опередить турок. Правда, части, распущенные на отдых, еще не собрались. По «наряду» у Ромодановского в подчиненных ему войсках Белгородского и Севского полков (округов) значилось 52 600 бойцов, а налицо было 32 тыс. Тем не менее в июле царь направил воеводе приказ: «Идти за Днепр к Чигирину!» Турок при этом, как и прежде, требовалось не задевать. Вступать с ними в бой только в случае, если сами полезут. Для нейтрализации Крыма применили испытанный прием — казачий удар. Грамота царя пошла в Запорожье, а в Черкасск «для благословения храбрых и благочестивых» донцов была послана чудотворная Курская-Коренная икона Богородицы.
Армия Ромодановского двигалась медленно, вбирала отставшие отряды из Путивля, Рыльска, Белгорода, Нового Оскола, везла обозы и тяжелую артиллерию. Но чтобы не упустить время, воевода загодя, не доходя 200 км до Днепра, выслал вперед 15-тысячный конный корпус генерала Косагова и три казачьих полка генерального бунчужного Леонтия Полуботка. Налегке они быстро достигли переправ, форсировали Днепр и вышли к Чигирину. Дорошенко попытался дать бой на подступах — его сшибли с позиций первой же атакой. Многие его сторонники разбежались. У него осталось лишь 2 тыс. бойцов. Успел послать призывы о помощи к татарам и туркам, но султанская армия стояла далеко, за Днестром. А татар клевали донцы и запорожцы.
Полки Косагова и Полуботка окружили Чигирин и заслали туда царские «увещевательные грамоты». А через Днепр под Крыловом уже переправлялись главные силы Ромодановского и Самойловича. И чигиринцы замитинговали, склоняясь к сдаче. Дорошенко понял, что удержаться не получится, созвал горожан на раду, и она приняла решение отдаться на милость царя. Правобережный гетман известил об этом осаждающих, 19 сентября прибыл к Ромодановскому и сдал булаву. А на следующий день прошла церемония сдачи Чигирина. Самойловича и русских уполномоченных жители встретили салютом, вручили ключи от города, принесли присягу, и Ромодановский отписал Федору Алексеевичу: «Того часу Москва стала у Чигирина по указу его царского величества».
Правобережье было опустошено, кормить здесь большую армию было нечем. В Чигирине оставили гарнизон из 3 тыс. солдат и 4 тыс. казаков под командованием полковника Кропкова, а главные силы вернулись обратно. Дорошенко был доставлен в Москву, и Федор Алексеевич обошелся с ним великодушно. Он был «допущен к царской руке», его приняли в число служилой российской знати, разрешили вызвать семью. Но на Украину во избежание соблазна не отпустили. Вместо этого дали поместья в России, а позже назначили на воеводство в Великий Устюг.