Правда варварской Руси
Шрифт:
Почему я остановился на его труде столь подробно? Да потому что это единственныйдокумент, восхваляющий реформаторство Голицына. По Невилю, это был «один из искуснейших людей, которые когда-либо были в Москве, которую он хотел поднять до уровня остальных держав», он «один обладал большим умом, нежели все московиты вместе». Причем фавориту приписывалось все хорошее, что Невиль сумел узреть в нашей стране. Оказывается, это он учредил ямскую почту, деревянные мостовые, до него не было. И палаты для приемов послов построил он — до него посольские совещания «проходили в ригах». На счет Голицына отнесена и инициатива Ордина-Нащокина о строительстве флота на Волге. Голицын первым стал привлекать в Москву греческих учителей, выписывать заграничные книги. И иностранцам
Невиль с восторгом расписывает и проекты, которые якобы мечтал осуществить канцлер: «Он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, из дикарей сделать людей, превратить трусов в добрых солдат, хижины в чертоги». Хотел «дать полную свободу вероисповедания в Москве». «Он составил точные сведения о состоянии других европейских держав и их управлении» и «хотел начать с освобождения крестьян, передав им земли, которые они в настоящее время обрабатывают в пользу царя, с тем, чтобы они платили ежегодный налог». При этом подушная подать должна была вдвое поднять доходность земель. А на эти деньги Голицын собирался нанимать «порядочные войска» вместо «полчищ из крестьян».
Можно ли этому верить? Да ведь опять сплошные нестыковки! Как уже отмечалось, правительство Софьи и Голицына отнюдь не освобождало крестьян, а закрепощало. И вместо «свободы вероисповедания» преследовало старообрядцев. К тому же Невиль пишет об «освобождении» тех, кто обрабатывал землю «в пользу царя». То бишь черносошных крестьян. Свободных! Значит, их предполагалось обложить более тяжелой податью и ценой их разорения покупать наемников, как европейцы? У нас есть только одно подтверждение реформаторских проектов — известно, что в библиотеке Голицына имелась его рукопись под названием: «О гражданском бытии или о поправлении всех дел, яже надлежат обще народу». Эту рукопись он читал Софье, приближенным, возможно, и чужеземцам. Но сама она до нас не дошла, что там предлагалось «поправить», трудно судить, и реальных шагов в данном направлении не предпринималось. Хотя Голицын правил 7 лет, почти два президентских срока.
И таланты его часто оказывались преувеличенными. Образование? Но на Руси было уже много образованных людей. Война? Он в боях не участвовал. Только привел Ромодановскому подкрепление, да и то опоздал. Выдвигался же Голицын не заслугами, а умелым придворным маневрированием, попав «в струю» к Федору и Софье. И еще благодаря тому, что в стрелецком мятеже, по странному совпадению, погибли все, кто мог составить ему конкуренцию. Не стоит преувеличивать и его «цивилизованность». В 1679 г. он подал донос Федору Алексеевичу на Ивана Бунакова, обвинив его в колдовстве — дескать, он «вынимал след» царя для напуска порчи. По свидетельству князя Щербатова, Голицын «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей». Уже будучи у власти, он достал у некоего кудесника особые травы «для прилюбления» Софьи. А потом осудил этого кудесника и сжег — чтобы не разболтал. Для предсказаний Софье и Голицыну Медведев набрал целый штат астрологов и «чародеев», вроде Дмитрия Силина, гадавшего по солнцу и другим знамениям. (Впрочем, напомню, это вписывалось в европейскую «культуру»). Идеальной честностью канцлер тоже не отличался. Известны факты, что хапал он будь здоров.
Встает вопрос, за что же так захвалил Голицына иезуит Невиль? Да и другие иностранцы души в нем не чаяли. И факты приводят к выводу — канцлер был, в общем-то, не реформатором типа Федора или Петра. Он был «перестройщиком». В самом что ни на есть «горбачевском» смысле. С огромным «комплексом неполноценности» перед Западом. И высшим критерием своей политики видел не благо государства (даже пусть и мнимое), а то, чтобы за границей его похвалили! Признали «равным» себе! Наверное, один из главных признаков «перестройки» — это огульное охаивание своего и слепое преклонение перед чужим. И, например, переводчик Посольского приказа Фирсов (подчиненный Голицына), готовя в 1683 г. к переизданию Псалтирь (!) писал в предисловии: «Наш российский народ грубый и неученый». Да, самооплевывание внедрилось в моду на официальном уровне. Сам же Голицын боготворил Францию. И заставил сына носить на груди… миниатюрный портрет Людовика XIV! Не Софьи, не царя
По сути, канцлер был как раз из тех, кого уже коснулась «версальская зараза». И пыжился, подстраиваясь к французским стандартам. По воспоминаниям современников, жил он «не хуже какого-нибудь итальянского князя», его дворец был «один из великолепнейших в Европе». Крышу покрыли сверкающими листами меди, внутреннее убранство составляли множество картин, статуй, ковров, гобеленов, изысканная посуда, большая библиотека, в кабинетах — немецкие географические карты, математические и астрономические приборы. За счет каких средств создавалась эта роскошь, история умалчивает. Вряд ли хватило бы «от трудов праведных».
Что же касается реформ, то Софья и Голицын лишь продолжили начинания Федора. Сохранилась мода на польские наряды, москвичи гонялись за привозными духами, мылом, перчатками. Среди дворян началось повальное увлечение составлением гербов — прежде их имела только высшая знать. А верхом респектабельности для вельмож стала покупка «иномарочной» кареты. Доставлять эти колымаги из-за рубежа было трудно, стоили они дорого. Да и удобство по сравнению с русскими легкими повозками и санями было сомнительным — тогдашние кареты не имели рессор, на ухабах в них все кишки вытряхивало, они часто ломались. Но их приобретали за бешеные деньги, хотя пользовались только для парадных выездов. При дворе по-прежнему функционировал театр. И Софья сама сочинила несколько пьес для него. Любила она и поэзию, писала стихи. И вообще вела себя очень независимо. Председательствовала на заседаниях правительства, принимала думных чинов, военных, а после официальных царских приемов лично общалась с иностранными послами. Продолжала развиваться и отечественная система просвещения.
Но проявились и новые черты. Софья и Голицын, не считаясь с мнением патриарха, разрешили в стране католическое богослужение — в Немецкой слободе была построена первая католическая церковь. В Россию допустили иезуитов. И канцлер принимал их даже в частном порядке, у себя дома, «часто беседовал с ними». О чем? Иезуиты умели хранить свои тайны. Однако несколько источников сообщают, что Сильвестр Медведев являлся сторонником церковной унии. А Невиль проговорился, будто и Голицын разделял эту идею. Насколько можно ему верить? Но что же еще могло привлекать иезуитов в Россию, кроме надежды склонить православие к ногам папы римского? А из факта, что фаворит привечал их, следует, по крайней мере, что такой надежды он у них не отнимал.
Новым стало и то, что Голицын начал отправлять русских юношей для обучения в Польшу, в основном, в Краковский Ягеллонский университет. Что это могло дать — непонятно. Это же было не техническое и военное образование, для которого отправлял молодежь Петр. В Кракове учили латыни, богословию, юриспруденции. Такое образование могло пригодиться в России разве что для гипотетических «гражданских» преобразований или… унии. То ли фаворит готовил кадры на будущее, то ли просто бездумно отдавал дань преклонению перед Западом. Ну а русским вельможам он внушал, чтобы нанимали для своих чад польских гувернеров. Не белорусских, украинских или греческих, как раньше, а именно польских.
Но и каких-либо практических шагов в направлении унии не отмечено. Не исключено, что Софья охладила пыл своего кавалера, из-за чего ее и окарикатурил Невиль. Так это или нет, но осторожность правительницы в отношении голицынского реформаторства вполне понятна. Дело в том, что их положение у власти оставалось крайне непрочным.
В оппозиции были многие бояре, а возглавлял ее Иоаким. У регентши имелась другая кандидатура на его престол, Медведев. Но сместить патриарха на Руси было непросто. С Никоном сколько возились! И из того, что Софья, ненавидя Иоакима, даже не пыталась предпринимать против него никаких мер, хорошо видно, что решающего перевеса она за собой не чувствовала. Оставалось ждать, когда патриарх сам преставится. Но царь Иван мог умереть раньше! И исчезла бы легитимная основа, на которой держалась ее власть. Поэтому Софья решила женить брата. Если сына произведет, то и после смерти Ивана оставалась возможность остаться регентшей. В январе 1684 г. старшего царя обвенчали с Прасковьей Салтыковой.