Правда выше солнца

Герасименко Анатолий

Акрион нашёл силы усмехнуться:

– Гермес Душеводитель – мой друг и наставник. Мы сражались плечом к плечу. Когда Аполлон меня оправдает, Гермес поможет вернуться в мир живых…

Эринии засмеялись ещё страшнее.

«Ты так веришь в своего друга?»

– Я верю в справедливость, – сказал Акрион, не отводя взгляда от узких зрачков чудища. – И верю, что лучше смерть, чем безумие.

Он надеялся, что эринии не могут проникнуть в его мысли, потому что на самом деле с каждым днём всё больше сомневался в надёжности Кадмила. Но кругом клубилась мгла, бескрайняя и вечная, и визг чудовищ готов был лишить Акриона рассудка. «Всё, что угодно, – думал он, – всё, что угодно,

лишь бы это прекратилось».

«Ты сам выбрал!» – хором провыли вампирши.

В следующий миг они разом прыгнули на Акриона. Крылья распахнулись и закрыли весь мир, смрад наполнил лёгкие. Он упал на ковёр из раздавленных цветов, успел почувствовать, как его горло рвут игольные клыки, и хотел закричать. Но не смог.

Потому что перестал быть.

Осталась лишь темнота.

Безраздельная, безначальная.

Огромное, неизмеримое ничто, забвение забвения, несуществование несуществования.

Так, в темноте и небытии прошла вечность – или, возможно, один миг…

…А потом Акрион начал быть снова.

Эринии исчезли. Он лежал, наслаждаясь покоем, отдыхая от боли и страха, чувствуя, как возвращается сознание. Так, пробуждаясь утром, постепенно вспоминаешь, что случилось накануне.

Только сейчас он вспоминал собственную жизнь.

Кроватка из чёрного дерева. Лицо матери. Голос отца. Светляки в гроте. Маленький лук со стрелами в колчане сафьяновой кожи. Дым над дворцом. Горгий учит держать нож. Эвника ловит за руку. Большие деревья и мягкий мох в царском саду. Чадящие лампы в гинекее. Мраморная Гестия. Крепкий сон. Незнакомый дом, запах лепёшек. Федра прижимает к покатому боку. Киликий вслух читает свиток. Такис доит козу. Театр Диониса. Прометей. Борьба в палестре, мелкий песок, ослепительное небо. Эфебия. Поцелуй худенькой Фотины. Первый глоток вина. Первый симпосий. Роль Эдипа. Котурны и багряный хламис. Крики зрителей. Роль Ипполита. Роль Фаланга. Роль Ореста. Странное представление в ночи. Клинок, пронзающий грудь Ликандра. Кадмил в диковинном костюме. Эфесский храм. Слёзы Фимении. Дворцовое подземелье. Мёртвая Семела. Снова храм, многогрудая статуя Артемиды. Морское путешествие. Белая кровь на ступенях, отрубленная голова Кадмила. Рынок рабов в Вареуме. Толпа и арена, барабаны и трубы. Гнев, и бой, и нежданное спасение. Освобождённые лудии, бегущие вниз с холма. Морское путешествие. Дворец, погружённый во тьму. Венец из белого золота. Визг эриний. Смерть.

«Смерть!»

Акрион вскочил на ноги. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась тёмная пустыня. Туман рассеялся; прозрачный воздух был холоден и не пахнул ни гарью, ни мертвечиной – ничем. Асфодели исчезли, только серый песок стелился до самого горизонта, еле слышно шурша, когда приходил ветер. Приземистые растения пятнали склоны песчаных дюн, а сверху, из непроницаемой черноты глядели крошечные незнакомые звёзды.

«Смерть. Это смерть. Я в Аиде…»

Он был не одинок. Из песчаного шелеста, из шороха ветра соткались шаги. Акрион вгляделся в темноту и обнаружил, что к нему приближается путник с огнём в руке. Закутанный в плащ, он шёл по пустыне размеренной неторопливой поступью, и при каждом шаге на лодыжках поблескивали крошечные золотые крылья. Низко надвинутая шляпа скрывала лицо. За плечом висела сумка.

У Акриона от радости ослабли колени.

– Кадмил! – он заторопился навстречу. «Как же я мог сомневаться? Гермес, мой наставник, мой друг. Не бросил в беде! Не бросит и дальше!»

Но, чем ближе становился божий вестник, тем меньше Акрион его узнавал. Кадмил всегда ходил быстро, словно готовясь в любой миг взлететь, а сейчас шёл не спеша и будто бы задумавшись.

Держался Душеводитель обычно так, точно ему принадлежала вся Эллада, да и прочий мир в придачу – но теперь опущенные плечи и склонённая голова выказывали лишь терпеливое смирение. И ростом, кажется, стал выше; и шире в плечах…

– Кадмил? – в смятении повторил Акрион, приблизившись к путнику.

Тот поднял голову. Факел в руке осветил лицо, до сих пор скрытое полями шляпы. Незнакомое, чужое лицо. Красивое: прямой тонкий нос, дерзкий разлёт бровей. И странное: глаза – как две чёрных пропасти, а губы готовы не то сложиться в усмешку, не то исторгнуть проклятие.

– Меня знают и под этим именем, Акрион, царский сын, – сказал путник. Голос его, спокойный и звонкий, тоже был незнакомым. – Ты вызвался на суд Аполлона. Я провожу.

Он сделал жест, простой, но в то же время величественный. Будто одновременно приглашая и приказывая следовать за собой. Не повиноваться было невозможно, и Акрион зашагал рядом по серому шелестящему песку.

«Должно быть, это подлинный облик Гермеса, – мысли путались, толкались, как слепые щенки в корзине. – Среди людей он принимает вид попроще, и ведёт себя так, чтобы никто не заподозрил… Но зачем? Странно. Впрочем, всё странно. Я же умер! Вот что странней всего. Умер – но говорю и чувствую. И думаю. Хотя так ведь и положено; умерев, мы лишь становимся бесплотны. Но остаёмся собою. А Кадмил становится… другим. Потому что он бог. Уместно ли теперь заговорить с ним? Он же мой наставник, и ответит, несмотря ни на что. Да; спрошу. А что спросить?»

– Долго ещё идти? – вопрос вырвался сам собой и получился глупым. Впрочем, Кадмил (теперь его, наверное, стоило всё-таки называть Гермесом) тут же откликнулся:

– Не слишком долго. Столько, сколько нужно.

«Как это?» – не понял Акрион. Но ответ наставника тут же вылетел из головы: взору открылось удивительное зрелище. Должно быть, раздумья на какое-то время совсем поглотили Акриона, поскольку он не заметил момента, когда местность вокруг изменилась.

Пустыня кончилась. Теперь они шли по бескрайнему лугу, сплошь покрытому бледными цветами. «Снова проклятые асфодели, – мелькнула мысль. – Неужели Гермес привёл меня обратно к эриниям?» Но здесь не было тумана, и воздух оставался чистым. Темнота с каждым мгновением отступала. Акрион глянул на небо, ожидая увидеть солнце, или луну, или всё те же ледяные крошечные звёзды – и не увидел ничего. Буквально ничего. Здешние небеса были пусты. Без цвета, без глубины, они простирались в незримую высь, и жуть брала смотреть на эту бесконечную пустоту.

«Так и должно быть, ведь мы в Аиде, в подземном царстве. Под землёй не может быть неба. О, Аполлон…»

Вокруг бродили души.

Они плыли по асфоделевым лугам, почти прозрачные, не приближаясь к Акриону ближе, чем на стадий. Впрочем, расстояния тут всё время причудливо искажались. Нельзя было с уверенностью сказать, как далеко летит призрак – вроде бы до него сотня шагов, а вроде и можно коснуться рукой. Но чувствовалось: они все страшно далеки друг от друга, и сблизиться им не суждено.

Тем временем земля под ногами ощутимо пошла под гору. Бледные цветы уже не стлались ковром, а цвели островками, открывая глинистую, потрескавшуюся и как будто выжженную землю. Местами на этой бесплодной почве росли низкие, корявые деревья с редкими листьями. Вдалеке что-то тускло блестело. «Река? – Акриону было холодно, причём холод этот шёл изнутри. – Лета? Или Стикс? Да, но как же…»

– Кадмил! – окликнул Акрион. – Разве мы не должны подниматься на Олимп?

«Да и откуда же Олимп в Аиде?!» – сообразил он с запоздалым ужасом.