Правда жизни
Шрифт:
Они шли в город. Луна набирала полноту, напоминая серебристую осеннюю тыкву, и, хотя ночь была ясная, с морозцем, лучи прожекторов метались по звездному небу, касались трех городских шпилей, прорезывали ночь. Бити пыталась успокоить сестру.
Оказалось, что можно было и не стараться. Как только они вошли в танцзал и Кэсси услышала оркестр, она устремилась прочь от Бити. Когда Бити ее нашла, та уже отплясывала джайв с каким-то летчиком – его влажные волосы были зачесаны назад, глаза сверкали страстью.
– Не спеши никому отдаваться, – едва успела шепнуть Бити, но Кэсси уже закружилась в танце, размахивая
Она оказалась еще той плясуньей.
Не прошло и часа, как Кэсси уже стояла в тени собора в переулке Бейли-лейн, прислонившись спиной к холодной, сырой средневековой стене, задрав юбку. Из-за светомаскировки фонари на улицах были погашены.
– Ух, да тебе не терпится, – сказал летчик. Она возилась с его ремнем.
– Может, мы никогда больше не увидимся. – Кэсси вцепилась в ворсистый воротник его кожаной летной куртки. – Ты только представь себе. Значит, мы можем так и не потрахаться.
«И я так и останусь целкой», – подумала она.
– Слушай, ты как парень рассуждаешь.
– А что, плохо?
– Да нет… просто… м-мм, приятно пахнет от тебя.
– Хватит болтать. Давай.
Где-то очень близко завыла сирена. Летчик выругался.
– Не обращай внимания, – сказала Кэсси. – Это еще не оно.
– Что «не оно»?
– Может быть, завтра ночью. Или послезавтра. Но не сегодня.
– Слушай, да тебе надо в Блечли работать, раз ты все это знаешь. Ну, в разведке. Извини, я мало на что способен под эту сирену. Сколько тебе годиков-то?
Кэсси запустила руку летчику в штаны и поглаживала головку его члена большим пальцем. Он вздрогнул и снова отдался ее объятиям.
– На что способен? – крикнула Кэсси. Чтобы перекричать сирену, ей пришлось орать. Кто-то пробежал мимо них, направляясь в убежище. Она лизнула парня в ухо.
– Господи!
Кэсси подняла глаза, увидела шпиль собора и перекрещивающиеся лучи прожекторов, прочесывающие небо. Она знала, что летчику не терпится удрать в ближайшее бомбоубежище, но член его твердел в ее руке, и парню было не оторваться.
– Давай, – сказала она.
Он резко спустил брюки и перекинул ее ногу себе через руку. Пришлось стащить с нее трусы и зайти сбоку – он вошел в нее, почти приподняв ее с земли. Они стояли, сцепившись взглядами в этом древнем месте, под шпилем, вонзившимся в небо, под скрещенными лучами прожекторов, а вокруг тоскливо завывали дьявольским воем сирены. Парень отвалился от нее.
– Бесполезно. Не могу я – воет прямо в ушах.
– Что такое?
Летчик замялся. Посмотрел на небо, на шарившие по нему лучи прожекторов. И опустил взгляд.
– Не получается. Пожалуйста, пойдем в убежище. Задница мерзнет.
Кэсси подтянула ему штаны. Держась за руки, они медленным шагом пошли к убежищу на Мач-Парк-стрит. Перед входом в убежище стоял патрульный ПВО.
– Не слишком-то торопитесь, смотрю.
– Все нормально, – мрачно сказал летчик. – Сегодня ничего не будет.
– Еще один всезнайка, – с кислой миной произнес патрульный.
Они спустились в подвал Дрейперс-Холла, летчик на ходу шепнул ей:
– Не обращай внимания. Просто ему не обломилось.
Не ему одному, прозвучало в голове у Кэсси.
В убежище они вместе просидели с час, потом прозвучал отбой. Парня звали Питер, он был штурман. Ему было двадцать лет, Кэсси
– У тебя жар.
– Все хорошо, – сказала Кэсси. – Правда.
Но момент был упущен. Кэсси вздохнула, понимая, что ничего так и не произойдет. Она хотела вернуть ему шлем.
– Оставь себе, – сказал он.
– А тебе не попадет – скажут, потерял?
– Да ладно. Спокойной ночи, Кэсси. Ты красавица. Настоящая красавица.
И он пошел обратно на свою войну.
На следующий день Кэсси допоздна не вставала с постели, щупала себя, думала о своем летчике и других красавцах, то засыпая, то просыпаясь. Теперь, кроме музыки, ее внутренний слух был наполнен другими звуками: высокочастотными свистами, прерывистыми сигналами морзянки, обрывками разговоров на чужом языке. Когда она встала, в доме никого не было. Бити ушла на работу, а Марта оставила на кухонном столе записку, что выскочила за покупками.
Грызя остатки холодного тоста, не доеденного Бити, Кэсси включила радио и заскользила по шкале настройки. Раздался свист – он нарастал и падал, пульсировал, переходил в гудение. Сигналы азбуки Морзе. Гортанная речь. Кэсси не нужен был переводчик. Сомнений нет, все начнется предстоящей ночью. Прошлой ночью была почти полная луна. Нынче она прибудет до конца. Кэсси дрожала от возбуждения. Все ясно. Ночью Адольф Гитлер пошлет свои самолеты бомбить Ковентри. Вот что он сделает.
– А, встала, – сказала Марта, входя в дом и снимая шляпу. – Все спишь как убитая. Негоже так все время валяться.
– Сегодня ночью. Сегодня ночью нас будут бомбить.
– А? Чего?
– Сильнее, чем раньше. Сильнее, чем в прошлом месяце. Будет страшный налет. Сегодня ночью. Я знаю.
– Знаешь? Откуда ты можешь знать?
– Сегодня полнолуние. И все начнется. Ковентри зальет огненный дождь, мама.
Марта подошла к дочери и пощупала у нее лоб.
– Тебя колотит. И ты вся горишь. Может, пойдешь опять ляжешь?
Кэсси не знала, что имел в виду летчик, упомянув об особняке разведки в Блечли, правительственной школе кодов и шифров. Само ее существование должно было храниться в строжайшей тайне. В день перед встречей Кэсси и ее летчика на танцплощадке в Блечли сумели расшифровать одно из последних сообщений немцев. В сообщении излагался план передачи сигналов для операции под кодовым названием «Лунная соната» [28] , а не «Серенада лунного света» – в ночь полнолуния предполагалось начать против одного из городов Британии трехпороговую воздушную атаку. В тот же день удалось подслушать одного пленного немецкого летчика, который рассказывал сокамернику о предстоящем трехступенчатом налете то ли на Ковентри, то ли на Бирмингем приблизительно 15 ноября.
28
Лунная соната – соната № 14 до-диез минор, соч. 27 №2 Людвига ван Бетховена (1770-1827).