Правда. Пехотная баллада
Шрифт:
– Станок! Держите станок!
Это были последние слова, услышанные Вильямом, перед тем как нечто вылетело из ночной тьмы и врезало ему промеж глаз.
Слух, пришпиленный пером Вильяма к бумаге, точно бабочка к пробке, так и не добрался до ушей некоторых людей. А все потому, что головы этих людей были заняты иными, более темными мыслями.
Лодка с шипением взрезала речную гладь. Воды Анка неторопливо расступались перед ней и медленно смыкались за кормой.
Двое мужчин налегали
– У меня нос чешется.
– Придется потерпеть, пока на место не прибудем, – откликнулся один из гребцов.
– Вы не могли бы развязать мне руки? Он действительно чешется.
– Мы развязывали тебя, когда останавливались поужинать.
– Тогда он не чесался.
– А может, ять, еще раз треснуть его по голове, ять, веслом? А, господин Кноп?
– Неплохая мысль, господин Тюльпан.
В темноте прозвучало глухое «бум!».
– Ай.
– Лучше не шуми, приятель, а то господин Тюльпан совсем разозлится.
– Вот именно, ять.
После чего послышался шум, как будто вдруг заработал промышленный насос.
– Слушай, ты, это, особо не налегай!
– Я ж, ять, всю жизнь налегаю – и жив-живехонек, господин Кноп.
Лодка медленно остановилась у небольшого, редко используемого причала. Высокого человека, который совсем недавно был центром внимания господина Кнопа, сгрузили на берег и потащили в переулок.
Через мгновение раздался грохот колес удаляющейся в ночь кареты.
Трудно было даже представить, что в такую мерзкую ночь найдется хоть кто-нибудь, кто станет свидетелем происшедшего.
Но свидетели были. Вселенная требует наблюдения буквально за всем, иначе она тут же перестанет существовать.
Из темноты в переулок, шаркая ногами, вышла высокая фигура. Рядом с ней ковыляла фигура значительно меньших размеров.
Обе фигуры проводили взглядами исчезающую за снеговой завесой карету.
– Так, так, так, – произнесла та фигура, что поменьше. – Любопытственно. Человек связан и с мешком на голове. Очень любопытственно, а?
Высокая фигура кивнула. Она была одета в огромную серую накидку, которая была велика на несколько размеров, и фетровую шляпу, которая под воздействием времени и погоды превратилась в мягкий, облегающий голову владельца конус.
– Раздребань на все, – сказала высокая фигура. – Солома и штаны, туды его в качель. А я ведь ему говорил, говорил. Десница тысячелетия и моллюск. Разрази их гром.
Немного помолчав, фигура сунула руку в карман, достала сосиску и разделила ее на две части. Одна половина исчезла под шляпой, а вторая была брошена маленькой фигурке, той, что говорила за двоих, ну, или, по крайней мере, отвечала за связную часть разговора.
– Как-то это все плохо пахнет, – заявила та фигура, что поменьше и у которой было четыре ноги.
Сосиска была съедена в тишине. Потом странная парочка
Как голубь не может ходить, не кивая головой, так высокая фигура, казалось, не могла двигаться без непрерывного негромкого бормотания:
– Я ведь им говорил, говорил. Десница тысячелетия и моллюск. Я сказал, сказал, сказал. О нет. А они как дадут деру. А я им говорил. В туда их. Пороги. Я сказал, сказал, сказал. Зубы. Как зовут этот век. Я сказал, говорил им, не виноват же, собственно говоря, собственно говоря, само собой разумеется…
Вышеупомянутый слух добрался до ушей фигуры чуть позже, но к тому времени фигура и сама стала частью слуха.
Что же касается господина Кнопа и господина Тюльпана, о них в данный момент следует знать лишь одно: когда подобные люди называют вас «приятелем», это вовсе не значит, что они испытывают к вам дружеские чувства.
Вильям открыл глаза. «Похоже, я ослеп», – подумал он.
Потом он откинул одеяло. А потом пришла боль.
Она была резкой и настойчивой, сконцентрированной непосредственно над глазами. Вильям осторожно поднял руку и нащупал какую-то ссадину и нечто вроде вмятины на коже, если не на кости.
Он сел и увидел, что находится в комнате с наклонным потолком. В нижней части маленького окошка скопилось немного грязного снега. Помимо постели, которая состояла лишь из матраса и одеяла, никакой мебели в комнате не было.
Глухой удар потряс здание. С потолка посыпалась пыль. Вильям встал, схватился за лоб и, пошатываясь, побрел к двери. Она привела его в несколько большее помещение, а точнее, в мастерскую.
От следующего удара щелкнули зубы. Вильям попытался сфокусировать взгляд.
В комнате было полно гномов, которые работали за двумя длинными верстаками. А в дальнем конце комнаты гномы толпились вокруг какого-то сооружения, напоминающего замысловатый ткацкий станок.
Снова раздался глухой удар.
Вильям потер лоб.
– Что происходит? – спросил он. Стоявший ближе к нему гном поднял голову и толкнул локтем в ребра своего соседа. Толчок быстро распространился по гномьим рядам, и вдруг комната от стены до стены погрузилась в настороженную тишину. Несколько дюжин гномов с серьезными лицами уставились на Вильяма.
Никто не умеет смотреть пристальнее, чем гном. Возможно, это объясняется тем, что между положенным по уставу круглым железным шлемом и бородой виднеется лишь очень маленькая часть лица. Лица у гномов всегда очень сосредоточенные.
– Гм, – сказал Вильям. – Привет?
Первым вышел из оцепенения гном, стоявший возле станка.
– Приступайте к работе, ребята, – велел он, подошел к Вильяму и уставился ему в промежность. – С тобой все в порядке, ваша светлость?