Правдолюбцы
Шрифт:
— Нет, ма. Не совсем. Мы решили усыновить ребенка.
— Вот как! — Одри помолчала. — Понятно.
Из кухни вернулась Таня:
— Эй, ребята…
Одри ее проигнорировала.
— Американского или иностранного? — спросила она Карлу.
— Что? — вздрогнула Карла. — Ах да, американского, наверное. Это агентство имеет дело только с американскими детьми.
— Жаль. Почему бы не взять ребенка из Африки? Они там самые нуждающиеся.
— Ребята! — повысила голос Таня.
— Чеготебе? — соблаговолила ответить Одри.
— По-моему, с Ленни
Впрочем, ничего из ряда вон выходящего с Ленни не произошло. И уж тем более он не умер и даже не находился при смерти, как бестактно предположил Майк, вышибая дверь в туалет. Просто, сидя на унитазе, он впал в наркотический ступор. Когда дверь наконец подалась под ударами ногой, усвоенными Майком на занятиях по карате, и Майк отхлестал его по физиономии, — возможно, с несколько большим усердием, чем было строго необходимо, — Ленни сумел подняться на ноги и без посторонней помощи доковылять до кухни. Там его бурно стошнило в раковину, после чего он утерся мокрым кухонным полотенцем и объявил себя в норме. Все вернулись за стол.
— Дурачок. — Одри взъерошила сыну волосы. — Напугал нас, мы чуть в штаны не наложили.
— Мы подумали, что ты отправился вслед за Элвисом, — хихикнула Таня.
Роза в отчаянии сжала пальцами виски:
— Может, мы перестанем вести себя так, будто это была всего лишь забавная шалость?
— Чего ты от меня хочешь? — поморщилась Одри. — Чтобы я его отшлепала?
Майк, разозленный тем, что его объявление об усыновлении было смазано обмороком Ленни, злобно хохотнул:
— Неплохо бы для начала.
— Он только что терял сознание, — сказала Роза. — Тебя это не беспокоит, мама?
Одри встала:
— Принести тебе чаю, Ленни?
— Да, принеси.
— Лучше с ромашкой, — посоветовала Таня. — Или с мятой.
— Ты принимал сегодня героин, Ленни? — спросила Роза.
— Ну… только курил, — промямлил ее брат. — Но не кололся.
Роза обратилась к Карле:
— Неужели никто, кроме меня, не видит здесь проблемы?
Карла разглядывала застывшие остатки китайской еды на столе. Участвовать в споре ее не тянуло, но она уступила нажиму сестры:
— Ситуация выглядит несколько тревожной, Ленни.
— Он уже сто лет не колется, — сказала Таня.
— Не лечь ли тебе опять в реабилитационную клинику, — предложила Карла.
— Про клинику забудьте, — поспешила вставить Одри. — Медицинская страховка не оплатит еще одну. Положить сахара, Ленни?
— Ага… и побольше.
— Ладно, — Майк хлопнул себя по ляжкам, — нам пора.
— Еще рано… — шепнула мужу Карла, стыдясь его бесчувственности.
— Нет, — едва ли не гневно возразил Майк, — мы должны идти.
Его левая нога вибрировала, как отбойный молоток. Поездка домой будет унылой, подумала Карла.
— Пойду принесу нашу верхнюю одежду. — Майк, широко шагая, устремился в прихожую.
— Что с ним? — спросила Одри, когда он вышел из гостиной.
— Ничего, — быстро ответила Карла. — Просто ему завтра рано вставать.
Вернувшись, Майк, как истинный джентльмен, помог Карле надеть жакет.
— Всем до свидания, — натянуто попрощался он. — Спасибо, ма, за чудесный вечер.
— Да уж, — мрачно
Глава 6
«Во второй вторник июля Кэрол проводила экскурсию из цикла…»
Во второй вторник июля Кэрол проводила экскурсию из цикла «Еврейский образ жизни», вызвавшего у студенток Учебного центра огромный интерес. Начала она с посещения миквы. Роза опоздала на экскурсию, а когда добралась до здания на Западной 78-й улице, группа уже зашла внутрь. Нажав на кнопку видеодомофона, Роза назвалась в ответ на требование подозрительного и будто заспанного голоса, после чего ее впустили и направили в подвал. Там, в небольшом помещении без окон, толпились пятнадцать женщин из Учебного центра во главе с Кэрол. Комната была обставлена в угнетающе дамском стиле и напоминала приемную гинеколога: персиковые диваны, подушки с цветочками, репродукции импрессионистов. На стене Роза заметила рукописное объявление: «Группа женщин молится о страждущих и воинах Израиля, читая Псалмы Давида. Присоединяйтесь. Мы встречаемся каждый четверг во второй половине дня». Рядом висел большой типографский плакат: «ГОРДИСЬ, ТЫ — ДОЧЬ ИЗРАИЛЯ».
Роза размышляла над этим странным воззванием, когда Кэрол вежливым кашлем намекнула, что пора начинать.
— Рада вас видеть здесь, — волнуясь, сказала Кэрол. — Думаю, все уже в сборе. Служащая миквы скоро к нам подойдет, а пока мы ждем, полагаю, будет небесполезно, если я сообщу вам самые основные сведения о микве и ее роли в жизни евреев. — И она принялась читать по бумажке: — «Миква» на иврите означает ритуальную баню. Она выполняет несколько функций. Ее используют в церемонии обращения в иудейскую веру; мужчины-ортодоксы иногда посещают микву, чтобы подготовиться к шабату или великим праздникам. Также многие соблюдающие традиции евреи окунают в микву новые приборы или инструменты, прежде чем применить их на практике. Но главное назначение миквы связано с «тахарат хамишпаха» — законами о семейной чистоте, которые предписывают женщине во время месячных и в последующие семь чистых дней оставаться «нида», то есть сексуально недоступной. Как минимум двенадцать дней в месяц мужу и жене запрещено совокупление и все прочие разновидности интимной близости. Этот период воздержания принято завершать ритуальным погружением в микву.
Роза недоумевала. Ей всегда нравилось слово «миква», его звучание. Она представляла себе микву как освященную религией оздоровительную процедуру — турецкие бани, куда пускают только женщин. Но, если верить Кэрол, визит в эту баню походил скорее на обязательный ежемесячный акт самоуничижения.
— Хотя реформаторы и консерваторы по большей части перестали соблюдать законы миквы и нида, — продолжала Кэрол, — ортодоксы по-прежнему чтят их как «гуф ха-тора», то есть как важнейшие законы Торы. В книге Левит мы читаем: «И к женщине, которая осквернена нечистотой своей, не приближайся и не открывай наготы ее». В Торе закон тахарат хамишпаха повторен не единожды, но трижды. А кроме того, сказано, что супружеские пары, нарушающие этот закон, будут подвергнуты страшному наказанию. Их души будут отсечены от их народа…