Правила бунта
Шрифт:
У него светло-коричневый оттенок кожи. Глаза голубые, цвета айсбергов, холодные и оценивающие. Его темно-серый костюм необычайно хорошо сшит и, должно быть, стоил целое состояние. Может быть, в свои тридцать с небольшим он выглядит как влиятельный инвестиционный банкир, но в нем есть что-то тревожное. Что-то в нем не так. Когда мужчина хватает меня за горло и оттаскивает от двери, я понимаю, что это потому, что в его глазах — смерть.
— Лорд Ловетт, я полагаю? — Он отталкивает меня, отпуская.
Я удерживаюсь на ногах, хотя и отступаю на пару шагов. Он застал меня врасплох. Я не такой
«Я, бл*дь, так не думаю, придурок».
Я не пес, которого можно дергать за поводок.
Отбрасываю его руку в сторону и подхожу к нему, расправляя плечи, сжимая руки в кулаки, ожидая, что мужчина собирается делать дальше. Он ухмыляется, на мгновение вертя в руках запонку, прежде чем сделать ложный выпад вперед, пытаясь обманом заставить меня отступить еще немного. Но я не попадаюсь на уловку. Пригибаясь, выпускаю правый хук, который застает ублюдка врасплох. Удар приходится ему прямо в челюсть, хотя удар недостаточно сильный, чтобы мужчина упал на пол. Он должен был послужить сдерживающим фактором, заставить его отступить. Небольшое предупреждение. Думаю, что оно достигло своей цели, когда парень перестает шагать вперед и выпрямляется, прижав пальцы ко рту. Когда опускает руку, его пальцы испачканы кровью, незнакомец ухмыляется, его зубы покрыты красным.
— Так, так, так. Я слышал, ты избалованный до чертиков красавчик. И не был готов к тому, что ты действительно сможешь сражаться.
Быстрее, чем вспышка света, он выбрасывает руку вперед и бьет меня по виску. Мое зрение затуманивается, темнеет по краям, но я не падаю. Лишь отступаю назад, качая головой, готовый встретиться лицом к лицу с этим ублюдком.
Затем я вижу в его руке пистолет.
Вижу палец на спусковом крючке.
Его ледяные глаза сужаются в яростные щелочки.
— За мной, засранец. Сейчас же.
Черный «Астон Мартин Ванквиш» на холостом ходу стоит на подъездной дорожке академии. Парень толкает меня в спину дулом пистолета, безмолвно приказывая сесть на пассажирское сиденье.
— Ты шутишь, да? Если я сяду в эту машину, что помешает тебе убить меня?
— Кто сказал, что тебя убьют? — спрашивает незнакомец в дорогом костюме.
Я стою на месте, буквально впиваясь пятками в гравий, когда мужчина снова подталкивает меня к машине.
— Полагаю, для этого и нужен пистолет.
Его смех едкий.
— Оружие годится не только для убийства. Оно также хорошо для причинения бесконечной боли. Я решил, что начну с твоих коленных чашечек, а потом посмотрим.
— Тебе следует знать, что если речь идет о деньгах, то мой отец не из тех людей, которые готовы платить выкуп похитителю. На самом деле я ему не очень нравлюсь.
Мужчина смеется громче, звук полон неподдельного веселья.
— Малыш, машина, в которую ты отказываешься садиться, стоит триста тысяч долларов. У меня больше денег, чем мне когда-либо понадобится. А теперь залезай, пока
— А если нет?
— Испытай меня.
Я упрямый. Всегда был упрямым. И подумываю о том, чтобы развернуться и разоблачить его блеф, просто чтобы посмотреть, что он сделает... но потом вспоминаю о Карине наверху, и эгоистичная часть меня, та часть, которая определенно хочет увидеть ее снова, заставляет меня отступить. Я открываю пассажирскую дверь и забираюсь в машину. Ублюдок в костюме тоже садится.
— Ты собираешься рассказать мне, в чем дело?
Он включает передачу и заводит двигатель, отъезжая от академии.
— Закрой рот.
Я подчиняюсь. Не для того, чтобы дать ему то, что он хочет, а потому, что мне нужно использовать следующие несколько минут, чтобы подумать. У меня в кармане мобильник. Я мог бы попытаться тайно позвонить Паксу или Рэну, но сейчас середина ночи. Рэн, наверное, вырубился. Пакс может и не спит, но будет под кайфом, или пьян, или слушает тяжелый металл. Он в лучшие времена, как известно, плохо отвечает на телефонные звонки и ни за что не ответит мне сейчас. Так что, когда незнакомец вытащит меня из машины, я врежу этому куску дерьма по горлу. Сломаю ему чертов нос. Ударю так сильно, что он одновременно обосрется и обоссытся…
— Что бы ты ни планировал в своей хорошенькой головке... Не делай этого. Это закончится плохо. — Парень бросает на меня пренебрежительный взгляд.
Я рычу.
— О. Круто. Тогда я буду работать над развитием Стокгольмского синдрома. Мы с тобой можем жить где-нибудь в бункере. Я буду отсасывать тебе каждое утро. Можешь звать меня Кексик. Я буду звать тебя Солнышко. Я забуду, что ты похитил меня под дулом пистолета, и приму мою новую реальность. Мы купим дом и усыновим пару…
БОЛЬ!
Быстрая и острая. Я наклоняюсь, прижимая руку к груди, и с удивлением обнаруживаю, что из нее торчит скальпель.
— У тебя довольно поганый рот, не так ли, — замечает незнакомец. Его голос спокойный. Скучающий. Он смотрит в лобовое стекло, не сводя глаз с дороги, пока мы мчимся вниз по горе. Его взгляд скользит по сверкающему стальному орудию, погруженному в мою плоть. — Дай мне знать, когда закончишь с этим. Я одолжил его у друга.
Дрожа от ужаса, я вырываю скальпель из руки, роняю его, и он со стуком падает в пространство между моими ногами. Аккуратный маленький разрез на моей коже, зажатый между костью и сухожилием, едва достигает сантиметра в длину, но довольно глубокий. Лезвие было чертовски острым. Настолько острым, что рана даже не кровоточит поначалу. Но когда это происходит…
— Вот. — Парень умело проходит поворот, управляя машиной одной гребаной рукой, и предлагает мне полотенце.
Какого хрена?
Я выхватываю его у него, оборачиваю вокруг руки и шиплю.
— Что, черт возьми, с тобой не так?
— Слышал о собаках Павлова? — говорит он.
— ЧТО?!
— Павлов работал с собаками. Хотел выяснить, насколько легко их можно обучить. Каждый раз звоня в колокольчик, парень кормил свою собаку. Он повторял это действие снова и снова, пока, в конце концов, не звонил в колокольчик, и у собаки не начинала выделятся слюна. Он приучил собаку знать, что когда прозвенел звонок…