Правила чужой игры

Фомичев Алексей Сергеевич

– Маза факер!.. – Мат на аглицком наречии.

– Лежать, суки!.. – Взлетевший внутрь вперед меня Арнольд с размаху бьет ближнего по копчику.

Тот вздрагивает, головой проверяет на прочность тумбу и хватает руками макушку. Второй янкес пробует встать на колени и шарит рукой по полу. Мой каблук впечатывается в фудь, и зарубежный спец падает навзничь.

– Наручники! Обыскать! – ору я.

В фургон залетают четверо бойцов. Наручников, понятное дело, ни у кого нет, но разве это проблема? В ход идут веревки. Американцев без всякого почтения валят

на живот, вяжут руки, натягивают куртки на головы и грубо обыскивают.

Я прыгаю из фургона и слышу в наушнике дикий крик:

– «Куб»! «Куб»! Станция наша!

Орет Радован, и орет специально. Иначе можно не услышать, не обратить внимания.

– Понял тебя! Всем! Прочесать станцию, пленных – к крайней машине. Вывести из сарая «котон». «Норд-3»! Вперед!

По расписанию кирпичный сарай должен был брать Ральф, но в такой сутолоке все могло перепутаться. Поэтому я и говорю – «всем». Так же и по пленным. Кто рядом, тот и потащит. А «Норд-3» – это батальон, стоявший за нами и прикрывавший огнем штурм. Они сейчас занимают оборону у станции.

– «Скат», «Игла», я «Куб». Станция наша.

Суворов и полковник-артиллерист – командир сводной артгруппы, – услышав доклад, отвечают.

– «Куб», плантация, фабрика захвачены. Корчев наш. Пристань уничтожена. Боевики заперты в городке.

– Ясно… – Я смотрю на часы. С начала операции прошло десять минут. А думал – больше. – «Ромб-3», что у вас?

Олаф ответил не сразу. А когда заговорил, голос был глух, словно он сидел в бункере.

– «Куб». ГЭС пока не захвачена. С десяток боевиков в помещении охраны и за мостом.

– Сколько надо времени, чтобы закончить?

– Минут двадцать.

– Добро. Потери?

– Один ранен. Легко.

– Понял. Работай…

Бинокль выхватил языки пламени над развалинами в поселке, трупы на земле, искореженные машины и воронки от снарядов. Славно поработала артиллерия…

И все же боевики уцелели. Сказались годы муштры и тренировок. Под внезапным и убойным огнем, среди хаоса и смерти, бандиты сумели прийти в себя, оценить обстановку и принять единственно верное решение – идти на прорыв. Там, где это возможно. На юг, к лесу, и на север, через плантации, тоже к лесу. Из четырехсот человек огневой налет пережили около сотни. Большая часть рванула прочь из поселка. Кто-то налетел на минные поля, кто-то попал под гранатометно-пулеметный обстрел оцепления, кто-то погиб под артогнем.

Поняв, что оказались в ловушке, боевики пошли на пули. И началась бойня. Каждого боевика накрывало пять – десять стволов, а иногда огня добавляли «Гвоздики» и «Грады».

Я внимательно следил за бессильной атакой, видел, как падают последние бандиты, пару раз сам ловил в прицел бегущие фигуры, но только однажды нажал на спусковой крючок. Второго свалили раньше.

Когда поток беглецов иссяк, я выждал пару минут и дал общую команду:

– Прекратить огонь! Наблюдать.

– …Минут пять мы выждали, а потом вошли. Зрелище, конечно, еще то!.. Ни одного целого здания, ни единой машины.

Трупы только что штабелями не лежат. И сколько еще похоронено под обломками…

– Накрыли, значит?

Дорич жадно смотрел на экран телевизора, от возбуждения потирая руки. Там мелькали кадры съемки разоренного и разрушенного городка бандитов. Однообразный пейзаж: огонь на земле и на обломках строений, дым и гарь, трупы, искореженные конструкции, в которых с некоторым трудом можно опознать машины.

– Кто-нибудь уцелел?

– Конечно. Один дот мы так и не накрыли, точнее, до конца не разбили. Как досмотровые группы дошли до центра городка, по ним вдарил пулемет. Ну, мы его быстро раздолбали. Два РПО отработали, а потом «ноны» прямой наводкой.

– Этот? – кивнул комиссар на экран, где как раз и был запечатлен разрушенный дот.

– Да. Крыша обвалилась, внутрь не попасть. Пару гранат туда бросили… И дальше пошли.

Дорич кивнул, не глядя, взял со столика бутылку воды и в три глотка опустошил ее. Я последовал его примеру и прикончил банку ледяной колы.

Разговор проходил через день после операции у нас на базе. Все уже было позади. Бой, прочесывание Корчева и окрестностей, сбор, сортировка и подсчет трофеев, организация обороны завоеванных территорий.

Обе роты, моя и Олафа, вернулись на базы, причем рота Норсена в спешном порядке готовила переезд сюда, в Мегар. Чтобы войти с состав только что созданного, но еще до конца не сформированного батальона.

Теперь там, во взятом городе, развернуто строительство, в спешном порядке идет переброска войск и техники. Где-то наверху было принято резонное решение не уходить с отвоеванных земель, а устроить плацдарм для вторжения.

– Пленных взяли?

– Пятеро. Трех Олаф на ГЭС прихватил, одного в городе парни из ДШБ взяли, и одного Влад собственноручно спеленал. Это не считая трех американцев на станции.

– А Эрик?

– Эрик, – хмыкнул я. – Такого взять невозможно.

…Брокшин был профессионалом. В том, что мы смогли незаметно подойти и взять Корчев, его вины по большому счету нет. Слишком неравными были силы.

Эрик под огнем, среди царящего ада, сумел собрать уцелевших боевиков и кинуть их на прорыв по двум направлениям. А сам с небольшой группой попробовал уйти через город. Обе его команды полегли на минных полях и под огнем оцепления. А личная группа выкошена нашей ротой, на которую он и налетел при прорыве.

Брокшин из-под обстрела ушел. Засел в окопе на северной окраине городка, рядом с колонкой. Когда его засекли, стрелял до конца, до последнего магазина. А потом пустил пулю в висок из личного, инкрустированного золотом «вальтера». Так и сидел на дне наполовину заваленного землей окопа, с прямой спиной, сжатыми губами и зло смотрящими глазами.

Сволочь он, конечно, еще та, но сражался до конца и погиб как воин. Уважаю…

– А что гидроэлектростанция?

– Громкое название для нее. Так… портативная. Взяли без особых разрушений. Олаф все сделал как надо. Там сейчас рота ДШБ стоит.