Правила этой дружбы

Соренсен Джессика

Он проводит пальцем по экрану и протягивает мне телефон.

— Хочешь выбрать музыку?

— Конечно. — Забираю у него телефон и пролистываю его плейлист, немного взволнованная этим.

Я искренне верю, что вы можете многое узнать о человеке, глядя на его выбор композиций. Но когда я вижу, что Джекс слушает много той же музыки, что и я, то не знаю, как на это реагировать. Музыка — это моя безопасность; она блокирует шум и уродство мира и помогает справиться с беспокойством. Я выбираю песни, которые говорят с моей душой, которые

поют о том, как разогнать мрак вокруг. Значит ли это то же самое для Джекса? Не уверена, потому что не очень много о нем знаю, но мне этого хочется.

Прокрутив несколько песен, наконец, выбираю одну. Когда я нажимаю на нее, музыка заполняет пространство. Оглядываясь, замечаю, что на стенах установлены колонки.

Джекс и Зей уже приступили к жареной ветчине и сыру. Джекс намазывает масло на хлеб, а Зей бросает хлеб на сковородку и добавляет к нему ломтики ветчины и сыра. Когда я направляюсь на помощь, то замечаю, как они двигаются в унисон — все втроем действительно. Как будто они знают, что делать, чтобы все было быстро, и это просто что-то, что они делали уже сотни раз. Они сказали, что дружат уже целую вечность, но сколько времени они провели вместе? Много, я думаю.

Когда я подхожу к ним сзади, Джекс поворачивается ко мне лицом.

— Хороший выбор песни. — Он улыбается и протягивает мне нож для масла. — Держи. Займешь мое место. А я пока разогрею макароны с сыром.

Закатываю рукава, так как на мне все еще толстовка Джекса, а рукава длинные. Затем забираю у него нож, подхожу к Зею и начинаю намазывать масло на хлеб, пока Джекс достает из морозилки коробку замороженных макарон.

Несколько минут никто не разговаривает, и я не возражаю. Музыка играет на заднем плане, и это хорошая песня, я знаю слова. Пою их про себя. Обычно, если бы я была одна, то подпевала бы вслух, но, черт возьми, я не собираюсь делать это здесь.

— Ты не намазываешь масло на углах, — внезапно говорит Зей тем властным тоном, который, я заметила, он часто использует,

— Я делаю это специально, — сообщаю я ему. — Так вкуснее. Хлеб не такой жирный.

Он наклоняет голову в мою сторону.

— Жареный сыр все равно будет жирным.

— Тебе может быть это нравится, но мне нет. — беру еще один ломтик хлеба. — Если хочешь, я могу намазать тебе больше масла.

— Давай. Мне нравится масло. — Он берет лопатку, чтобы перевернуть сэндвичи, которые готовит.

— Ладно, скоро на один сердечный приступ будет больше. — Я намазываю чертову тонну масла на весь кусок хлеба. Он протягивает руку, чтобы взять его у меня, но я убираю руку за пределы его досягаемости. — Подожди. Я пропустила угол. — Мажу маслом крошечное пятнышко, которое пропустила, убедившись, что слой получился толстым.

Зей смотрит на меня равнодушно.

— Ты всегда относишься ко всему столь скрупулёзно?

— Нет. — Я протягиваю ему хлеб. — Ты всегда так серьезно ко всему относишься?

Джекс давится смехом позади нас. Зей

бросает предостерегающий взгляд на него, на что Джекс только пожимает плечами. Закатив глаза, Зей возвращается к жареному сыру, в то время как Джекс обменивается со мной улыбкой.

Все еще улыбаясь, я поворачиваюсь и беру еще один кусок хлеба.

Зей перекладывает приготовленные бутерброды на тарелку, чтобы приготовить еще одну порцию.

— Насчет камер, — говорит он, меняя тему, — Нам всем придется проникнуть в дом, чтобы установить их. И пока мы это делаем, нам понадобится кто-то, кто будет следить за камерой, установленной рядом с дорогой, чтобы убедиться, что никто не появится.

— И ты хочешь, чтобы я это сделала? — уточняю.

Он кивает.

— Понимаю, что это твой дом, но ты не знаешь, как установить камеры.

— Все в порядке. — делаю паузу. — Ты же не собираешься ставить их в моей комнате, верно? — знаю, что он уже сказал это, но я хочу быть более уверенной.

— Я же сказал, что не буду.

— А рядом с моей комнатой? — Знаете, достаточно близко, чтобы кто-нибудь из них мог услышать, что происходит в те ночи, когда дядя приходит.

Его взгляд обращен ко мне.

— Я не уверен. — Не сводя с меня глаз, он берет кусок хлеба с маслом, который я держу. — Чего ты боишься, что мы услышим?

— Ну, знаешь, например мой громкий голос, когда я пою в душе, — Я лгу. — Я хреново пою.

Не думаю, что он купится на мою брехню, но это нормально. Я не сломаюсь. Раны и шрамы на моем боку начинают пульсировать под его пристальным взглядом.

— Смущаешь ее взглядом? — Хантер подходит ко мне сзади, чтобы взять бутерброд с тарелки, стоя так близко, что его грудь касается моей спины.

Зей возвращается к готовке, не утруждая себя замечанием о том, что сказал Хантер.

— Ты нашел оборудование? — спрашивает он.

— Да. — Хантер вырывает нож для масла из моей руки и переплетает свои пальцы с моими. — А теперь я пойду проверю телефон этой красавицы и посмотрю, смогу ли я понять, кто, черт возьми, посылает ей эти сообщения, пока вы тут готовите.

Он оттаскивает меня от стойки и, увлекая за собой, ведет обратно по коридору. Я начинаю нервничать, зная, что он будет читать мои сообщения.

Что, черт возьми, я ему скажу, если он начнет задавать вопросы?

Ответа я не нахожу, и к тому времени, как он приводит меня в гостиную, я вся в поту. Когда он отпускает мою руку, стараюсь незаметно вытереть влажные ладони, оглядывая комнату. В ней есть камин, два дивана и кресло, и, как и на стене рядом с лестницей, повсюду висят фотографии в рамах. Я с интересом рассматриваю их, но одна, в частности, привлекает мое внимание. Это старое дерево на вершине холма. Небо затянуто облаками, и дерево уже сбросило листья, которые осыпались вокруг него. Это обычная фотография, но я смотрю на нее не поэтому. Мне кажется, что я уже видела это дерево раньше.