Правила игры
Шрифт:
— А-а-а, а я-то надеялся. — Мужчины переглянулись с лукавым видом. У этого парня наверняка только одна жена, да и та простушка.
— Ну кто же против? Не так уж много у нас блондинок. Ты можешь записаться в очередь. Сегодня как раз смотрины, если хочешь, можешь пойти взглянуть, стоит ли за такую платить налог.
— Пока я не записался раньше тебя.
— Детские ясли на Крокетт-стрит.
Он был не единственным, кто хотел посмотреть на немую блондинку из чужого мира, принесшую двойню. Было доказано, что у двойняшек разные отцы, а значит, женщина снова могла родить двоих. Женщина, способная на такое, пробуждала в мужчинах еще больший интерес. Он взял номерок и, когда выкрикнули его номер, вошел в
Сначала он ничего не понял. Ему показывали ее фотографии, детские, юношеские, взрослые, показывали видеокадры. Снимки вблизи, издали. Он думал, что наверняка узнает ее. Но желтоволосая женщина, сейчас стоявшая перед ним, была другой Брюн, если это вообще была она. Ее изящное тело изменилось, пополнело, расширилось после рождения детей, груди наполнились молоком. Стояла она как-то тяжело, свесив руки по бокам. Безвольно свисали желтые длинные волосы, совсем не то, что на фотографиях, там они были живыми. Голубые глаза поблекли, стали чуть ли не серыми… Но наметанным глазом он заметил-таки то, что скрыть было невозможно… форму лица, плеч, пальцев на руках и ногах. Это она. Он поискал клеймо зарегистрированного эмбриона, но оно было скрыто небольшим куском ткани, который разрешалось надевать женщинам на смотрины.
Рядом с ней стояли двое охранников, они должны были следить, чтобы мужчины не прикасались к женщине.
— Дьявольское отродье, — пробурчал один из мужчин, стоявший рядом с ним.
— Дочь сатаны, — подтвердил второй. — Хорошо, что ее лишили голоса.
— Ага. Но малышей она родила крепких.
Детей тоже принесли на смотрины, они сидели в манеже и улыбались беззубыми ртами рассматривавшим их мужчинам. Эдакие голенькие херувимчики.
— Мне она не нравится, — сказал темноволосый мужчина и сплюнул прямо на пол. — Не буду рисковать, а то погубишь душу ни за что ни про что. — Он протиснулся к выходу и вышел вон.
Еще один рассмеялся:
— Ясно, денег на налог просто нет. Посмотреть-то пришел.
— Мы обязаны обращать неверных в истинную веру, — сказал другой мужчина. — Думаю, родит еще пару раз и обратится.
— И что, ты возьмешь ее в жены?
— Может, возьму, может, и нет.
— Может, может…
Мужчины еще поболтали. Брюн не смотрела на них, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.
«Почему она не опускает глаза?» — подумал он. И тут же понял. Она не жена и не девственница, а самое страшное с ней уже произошло. Что еще могут ей сделать? Его передернуло, и мужчина, стоявший рядом, спросил:
— В чем дело, брат?
— Ничего, все в порядке.
Хэйзел была служанкой, в ее обязанности входило каждый день выносить мусор на улицу. Когда она Продемонстрировала, что с точностью может выполнять это поручение и не отвлекается даже тогда, когда никто за ней не присматривает, Прима решила попробовать научить ее ходить на рынок. Шить у нее получалось плохо, может, в других делах она проявит себя лучше. Она не осмеливалась расспрашивать девушку о мерзостной жизни чужаков-язычников, но из того немногого, что знала, могла заключить, что Хэйзел всю свою жизнь провела в окружении торговцев.
Так Хэйзел отправили на рынок, сначала в сопровождении Сладкоязычной. Они должны были принести домой те овощи, что не росли на огороде.
Ей нельзя было поднимать глаз, все время нужно было смотреть в землю на два шага впереди себя, корзинку нести на уровне талии, ни с кем не разговаривать, даже если бы к ней кто-то обратился. На все вопросы отвечала Сладкоязычная. Хэйзел и в этот раз, и в следующие делала все так, как от нее требовалось.
Потом настал день, когда ее послали одну. Она должна была сделать единственную покупку. За ней все время наблюдала другая служанка, которая занимала слишком высокое положение,
Она никогда ничего себе не выгадывала, ничего лишнего не брала, спокойно выслушивала, когда ее бранила повариха.
И потому уже через несколько месяцев стала регулярно ходить на рынок. А там она вся превращалась в слух и именно там услышала разговор о желтоволосой чужестранке, язычнице. Говорили, что та находится теперь в родильном доме, потом — что родила двойню, что чуть не умерла от послеродовой депрессии… Потом Хэйзел услышала, что ее перевели в детские ясли, спустя некоторое время узнала точно, в какие именно. Так понемногу она узнавала все подробности. Сама она ничего не говорила, не задавала никаких вопросов и никому ничего не рассказывала. Когда с ней пытались заговаривать девушки-служанки из других домов, она просто не обращала на них внимания.
Она приглядывала за Брэнди, которую теперь звали Пруденс, и за Стасси-Сирннити. Малышки день ото дня все больше и больше забывали прежнюю жизнь. Энергичная попрыгунья Брэнди так и осталась непоседой, но вместо кубиков и строительных наборов увлекалась теперь шитьем и ткачеством. Она сама смастерила матерчатую куклу для Стасси и сшила ей наряд. Ей так легко давалось искусство кройки, а большие ткацкие станки ее просто-таки завораживали. Она даже объясняла Хэйзел, как получаются различные узоры на ткани в зависимости от того, когда поднимать или опускать ряды маленьких колечек. Хэйзел так ничего и не поняла. Но у малышек появились подруги их возраста, и они, казалось, уже больше привязаны к женщинам, которые воспитывали их, чем к Хэйзел.
Хэйзел поняла, хотя и не сразу, что малышкам бежать никуда не нужно. Они слишком малы, они не смогут много бегать, лазать, сопротивляться. Они будут слишком заметны, их никак не скрыть, а за мальчиков их не выдать. Но самое главное, она видела, что они здесь счастливы, они в надежных руках, женщины относятся к ним с любовью. Даже Прима, которая обычна натянуто общалась с другими детьми, всегда улыбалась Брэнди-Пруденс и гладила ее темные завитушки. Если она сможет сама убежать отсюда, сможет спасти Брюн, то на девочках это никак не отразится. Никто не будет винить детей за дела взрослых. За ними будут присматривать намного лучше, чем смогла бы сделать она сама, и даже лучше, чем если бы они оказались в Доме попавших в беду космопилотов, куда попадали в Династиях все дети погибших или пропавших космонавтов. Здесь они счастливы. Они уже лишились одной семьи, потеряли все, что у них было, она не может оторвать их от мира, в котором они чувствуют себя как дома.
Она ждала удобного случая. Она вполне могла бы прожить и здесь, у нее была необыкновенная особенность приспосабливаться к любым условиям, но она не хотела оставаться тут навсегда. Да, еда здесь вкусная, сады красивые, во всем ощущается какая-то надежность, ей нравилось окружавшее ее пространство, казавшееся бесконечным, она никогда раньше не представляла, как свободно живется на этой планете, не представляла, как огромен окружающий мир. Но, с тоской вспоминая, как удобно было в привычной с детства одежде, она скучала по свободе передвижения и общения, не ограниченного рамками пола, расы, верований. Здесь ее всегда будут считать чужестранкой… Хэйзел хотела снова оказаться дома. Ей не хватало и привычной техники. На «Элайасе Мадеро» она ощущала себя частью огромной цивилизации, которая охватывает всю вселенную.