Правила мести

Райх Кристофер

Перед законом все равны,подумал Грейвз, беря в руки телефонную трубку и набирая домашний номер, указанный в документах о регистрации автомобиля. Ему хотелось узнать, что чувствует миллиардер, которого поднимают телефонным звонком в два часа ночи. После седьмого звонка на другом конце провода раздался сердитый голос:

— Да?

У миллиардера было прозвище Белая Акула.

Теперь Грейвз получил ответ. Но этот ответ ему совсем не понравился. Вообще-то, они не слишком сильно от нас отличаются, решил он.

49

По территории

порта в разных направлениях то и дело двигались людские фигуры, казавшиеся в предрассветных сумерках какими-то призраками. Одни укладывали сети, другие тянули снасти, третьи сматывали канаты, готовясь к выходу в море. Еще не было и пяти утра, но порт Чивитавеккья уже проснулся. Наверное, здесь вообще никогда не спят, подумалось Джонатану, с трудом тащившемуся вдоль причала. Он устал и проголодался. Брюки вымокли в росе, когда он спал на траве в поле за городом. На севере, то и дело вырисовываясь посреди клочьев утреннего тумана, виднелись громады пришвартованных морских паромов. Они ожидали, когда окончательно рассветет, чтобы произвести посадку и доставить пассажиров на Корсику, во Францию и в Испанию. На юге, в акватории, отгороженной молом, покачивались рыболовные суденышки, готовящиеся выйти на промысел.

Джонатан купил пакетик еще теплых жареных каштанов и нашел место, где можно было присесть, затерявшись среди снующих вокруг моряков. Порт не казался ему ни знакомым, ни совершенно чужим. С тех пор как он здесь побывал, прошло восемь лет. Но тогда стоял февраль, а не июль, как сейчас, и холодные улицы выглядели совсем пустыми, а сам городок казался довольно унылым. Едва ли сюда стоило приезжать. Но Эмма настояла.

«Никто не останавливается в римских гостиницах, — говорила она. — Там все слишком дорого. А Чивитавеккья — совсем другое дело. Здесь все настоящее, а заворачивая за угол, только и ждешь, что вот-вот столкнешься нос к носу с Нероном».

Теперь он знал, что все эти ее доводы были лживы. Она сюда напросилась не затем, чтобы сэкономить или уклониться от встреч с другими туристами. В феврале туристы вообще не заглядывают в эти места. Тогда она приехала по той же самой причине, что и три месяца назад.

Она приехала потому, что ей понадобилось с кем-то встретиться. И Джонатан подозревал, что инициалы у этого человека были S.S.

Он сунул в рот каштан и погрузился в воспоминания об их тогдашнем приезде.

Восемь лет — долгий срок, и к тому же он тогда был слишком обескуражен тем, что в последнюю минуту пришлось отказаться от роли находящегося в свадебном путешествии молодожена, сменив ее на амплуа заядлого туриста. Он оглянулся на кафе и закусочные, выстроившиеся в ряд на городской набережной у него за спиной. Свет внутри не горел, навесы были убраны, а уличные стулья поставлены один на другой рядом с дверью и прихвачены цепью во избежание кражи.

И тут он увидел ее. Вывеска с большими яркими буквами ничуть не изменилась с того давнего-предавнего февральского дня. Он прочитал написанные на ней два слова, и воспоминания прошлого вмиг обрушились на него неудержимым потоком, породив острое чувство смятения, запоздалого понимания и гнева.

Надпись на фасаде гласила: «Гостиница „Рондо“».

Как он мог забыть?!

Эмма

бросила на стол фотоаппарат и рухнула на кровать:

— Ну, что скажешь? Правильно, что я предложила сюда приехать?

Было четыре часа дня. Джонатан насквозь промок под ливнем, неожиданно пролившимся из пришедшей с моря грозовой тучи. В этот день они осматривали древний портовый город Чивитавеккья, который мог измотать даже самого рьяного туриста.

— Думаю, сегодня я увидела столько дорических колонн, что их мне теперь хватит лет до сорока, — толкнула его в плечо Эмма. — И радуйся, что я настояла на посещении лишь наиболее важных достопримечательностей. В конце концов, три часа — это не так уж много.

— Три часа? Мне показалось, прошло три дня, — сказал Джонатан, наблюдая, как Эмма стаскивает с себя мокрую одежду. Сперва жакет, затем блузу, брюки и, наконец, носки.

Она повернулась к нему, оставив на себе только практичное женское белье фирмы «Джоки», однако на Эмме даже бумажный мешок смотрелся бы сексуально.

— Куда ты смотришь?

— На тебя.

— Почему?

— Потому что думаю, что заслужил награду. За то, что не пропускал твои слова мимо ушей, когда ты зачитывала мне из путеводителей весь этот исторический хлам.

— Да? Прямо сейчас?

— Конечно. Меня нужно заставить забыть, что в это время мы могли бы наслаждаться красотой Сикстинской капеллы вместо всего этого древнего убожества.

— Тебе просто хочется полюбоваться на изображения обнаженных женщин в капелле.

— Микеланджело разбирался в красоте почти как я.

— Вот как? — Эмма выразительно на него поглядела, словно желая сказать, что он слегка преувеличивает свои достоинства. — Ну ладно. Думаю, тут я смогу кое-чем помочь, — произнесла она, подхватывая его тон и признавая, что награда необходима. — Экскурсию в Рим я тебе устрою прямо сейчас.

— Интересно. Жду с нетерпением.

— Садись на кровать. Нет, не так близко. И чур, не лапать экскурсовода.

Джонатан запрыгнул в постель и подложил себе под спину подушки, а Эмма исчезла в ванной. Через три минуты она возвратилась с распущенными волосами — длинные вьющиеся пряди ниспадали на обнаженные плечи. Грудь ее прикрывало полотенце, а одну руку она держала за спиной.

— Закрой глаза, — велела она. Джонатан повиновался. — Хорошо. А теперь открой.

Джонатан открыл глаза. Эмма стояла у изножья кровати, совершенно нагая. Одной рукой она прикрывала лобок. В другой держала, протягивая ему, блестящее красное яблоко. Это была Ева из Сикстинской капеллы.