Правила отражений
Шрифт:
– Можно свалить побег на третьи силы, - предложил я.
– Когда Тим окажется на звездолёте, мы официально объявляем, что мы от него отказываемся и не имеем к его подвигам никакого отношения.
– Уже не получится. Вон, посмотри! – Абдулкарим подошёл к окну и кивнул на улицу.
– Их с каждым днём все больше. Ситуация раздувается. И усугубляется.
Рядом с расписанной граффити стеной напротив отеля теперь каждый день толкались демонстранты. Они заводили громкую земную музыку, трясли транспарантами в поддержку Тима. И обещали, что не успокоятся,
– Ситуация переходит в сферу серьёзной политики, да ещё замешаны межрасовые проблемы, - посетовал горько Абдулкарим.
– И нам не удастся скормить клюкву о побеге, организованном третьими силами, местному населению, даже если и политики на всё закроют глаза.
– Похоже на то. Но нам всё равно придётся идти на силовые шаги. И если надо, то отказаться от этих твоих водорослей.
– Но…
– Жизнь соотечественника священна.
– Я всё понимаю. Ох, Тим, водорослей я тебе не прощу! – сжал кулаки Абдулкарим.
– И каковы твои окончательные предложения и планы, почтенный Александр?
У меня в голове засели слова Генерального прокурора о том, что нужно искать разрешение проблемы, расширяя круг общения и ища помощников. Что-то ведь он имел в виду. Он не производил впечатления пустопорожнего трепача.
– Будем искать выход в рамках правового поля, - сказал я.
– Будем больше общаться с людьми.
– И что?
– И что-нибудь найдём, - я поднялся со стула. – Ты смотри свой телевизор. А я пойду, немножко проветрюсь.
– Далеко?
– Потолкаюсь среди протестующих. Попытаюсь понять, чем народ дышит.
– Ты хочешь, чтобы нам поставили в вину разжигание массовых беспорядков? – нервно хихикнул напарник.
– Я просто послушаю.
Спустившись на лифте, я прошёл через холл, обогнул ресторан и привычно устремился к чёрному ходу. Администрация выдала нам ключ от него, учитывая специфику нашего положения и толпы ненормальных, осаждающих отель.
Узкая лестница, тускло освещённая лампами дневного света, привела меня к массивной металлической двери. Задержавшись здесь немного, я отдал приказ пластформеру наночастиц, и моя одежда приобрела вид затрапезного костюма, в котором меня трудно отличить от бесчисленных обитателей белых трущоб.
Я провернул ключ в скрипучем замке и с усилием открыл тяжёлую дверь. И оказался на замусоренной неуютной улочке, мощённой брусчаткой, с серыми стенами мрачных жилых домов, тумбами брандспойтов и затейливыми канализационными решётками.
Здесь не было никого, кроме белого бомжа, уютно устроившегося рядом с мусорным баком, и нескольких драных котов, увлечённо копавшихся в пищевых отходах.
Я нырнул в переулок и вскоре вышел на площадь перед нашим отелем.
Там, прислонившись к чахлому дереву, стоял одетый в обноски бородатый бродяга с магнитолой на плече. Завидев меня, он расплылся в пьяной улыбке и рассыпался в комплиментах сомнительного свойства:
– Чувак! Братан! Ты белый, я белый, и уже по одной этой причине мы изгои и отбросы! Этим чёрным чистоплюям никогда не понять, каково
Он вытащил пакетик с жевательной колючкой и попытался всучить его мне.
– Спасибо, - искренне поблагодарил я, оценив благородство поступка, когда расстаются с самым дорогим. – Но сегодня не надо.
– Ну и ладно. Я тебя понимаю. Белый всегда поймёт белого! Долой колючку! Мы будем слушать вызывающий, бескультурный пошлый шансон в противовес их скучному высокодуховному рэпу!
Он кивнул в сторону толпы, изображавшей движения вроде старинного твиста возле граффити под мелодичные звуки итальянской музыки. Почему-то именно итальянские песни и мелодии вызывали наиболее оголтелую неприязнь музыкальных критиков и иных чернокожих респектабельных любителей музыки. Над толпой стоял дым жжёной колючки. Настроение у собравшихся было приподнятое, и они дружно скандировали:
– Тим мы с тобой! Тим, мы с тобой!
Над толпой реяли плакаты. «Лучше ласковая оккупация, чем расовая сегрегация». «Земля придёт, всех в чувство приведёт». «Мама, я космодесантника люблю!» - этот транспарант с многочисленными следами губной помады.
– Вот это по-нашему! – вскинул бродяга вверх сжатый кулак. – Шансон, колючка и ласковые девки! Революция называется!
– А это не зайдёт слишком далеко? – спросил я.
– Это зайдёт ещё дальше, чем мы можем представить. Свободу землянину Тиму!
– заорал он и, демонстрируя высшую степень доверия, ткнул меня локтём в бок.
– Свободу Тиму, - вяло поддакнул я.
– Вот так-то, - одобрительно кивнул бродяга.
– Вижу ты не местный, чувак!
– Ну, как-то так.
– У меня есть отличная ночлежка на примете. Для моих друзей бесплатно. Там нам дадут суп и немного колючки. Потому что поддерживают наш единый порыв. Пошли?
– Да у меня есть, где переночевать, - смутился я.
– И где же?
– Я тут живу, - показал я на фешенебельный отель, потом кивнул на прощание и направился к входу, под изумлённый взгляд бродяги.
– Хитрый ренегат!
– наконец крикнул он мне вслед.
Пока я шёл пару сотен метров до дверей отеля, то постепенно трансформировал костюм во что-то боле-менее приличное.
Швейцар на входе поклонился, пропуская меня. А у лифта ко мне подскочил строгий офицер в тщательно выглаженной военной форме.
– Посол, вам правительственный пакет, - сообщил он, меряя меня подозрительным взором.
– Ну, так давайте, - откликнулся я.
– Не всё так просто. Только после удостоверения личности. И только под роспись.
Мы поднялись в номер. Офицер долго, чуть ли не на зуб, изучал наши документы, при этом не уставая бубнить, насколько важна эта депеша и как он счастлив нам её доставить по поручению самого Демократического вождя. По-моему, ему просто хотелось почесать языком. Я расписался аж на четырёх бланках и налил курьеру рюмку марочного коньяка. Потом ещё одну, после чего, наконец, выпроводил словоохотливого гостя.