Правила счастья

Уокер Фиона

– Я смотрел на свою нарисованную Ирландию и мечтал жить там, – продолжал он. – Это был один из дешевых открыточных видов, которые делают с использованием фиолетового фильтра, чтобы небо казалось еще синее, а трава изумруднее. Конечно, я не знал этого тогда. Я верил, что Ирландия на самом деле такая прекрасная и мирная страна, особенно, по сравнению с нашей отсыревшей квартирой в убогом квартале. Стены в ней были такими тонкими, что мы слышали телевизор и ругань соседей. Все вокруг было омерзительно серым, грязным, дешевым. Я часами смотрел

на яркую картинку, а рядом ругались сестры, родители, соседи. Я очень долго был убежден, что крик – нормальный способ общения между людьми, и никогда не слышал, чтобы люди разговаривали спокойно. Наверное, поэтому я так легко впадаю в агрессию сейчас. Мне до сих пор легче ссориться, чем разговаривать, понимаешь?

Он стал говорить быстрее:

– Мой старик не мог не кричать. Он работал на стройке бригадиром. Его действительно уважали, знаешь? Он был настоящий мужик. Он был груб, но не хотел никому зла. До того, как заболел, он обычно… – Джей резко оборвал свой рассказ.

Джуно смотрела в небо, пока глаза не начали слезиться. Ей хотелось, чтобы он продолжил свою историю, чтобы этот мягкий хрипловатый голос снова зазвучал. Наконец молчание стало невыносимым для нее.

– От чего умер твой отец?

Он ответил после долгой паузы:

– Можно сказать, что я убил его.

Джуно замерла, а сердце у нее стучало, словно пытаясь пробить ребра.

– Ты убил своего отца?

– Ну не в прямом смысле, конечно, – почти прошептал он. – Но я виноват в его смерти – точнее, мое поведение. Я никогда не прощу себе этого. Никогда.

Собакам наскучило сидеть на месте, и они нетерпеливо зашевелились. Джуно хотела сказать Джею тысячу разных слов, задать тысячу вопросов, но она молчала, опасаясь, что все это будет не то и он сразу же замкнется, если она откроет рот.

После паузы, которая показалась ей вечностью, он снова заговорил:

– Я думаю, он не мог простить моей старухе такого количества дочек. Она рожала их одну за другой, всего шесть девочек. Уходила уйма денег, чтобы их прокормить и одеть, а он мечтал об одном – о сыне. Это мучило его, терзало. А старуха не могла простить ему того, что он никогда не любил ее девочек так, как меня, – его голос дрогнул.

Джуно не в силах была больше выносить боль, звучавшую в его голосе.

– Он, должно быть, очень любил тебя, – сказала она.

– Да, любил, – его голос снова стал ровным и бесстрастным. – Но к этой любви столько всего примешивалось – особенно когда он вынужден был уйти с работы. Это его погубило. Он стал другим человеком.

– А почему он ушел с работы?

– Несчастный случай. Они строили дом, плохо закрепленная стальная балка рухнула и раздавила одного рабочего насмерть. Отец стоял рядом, видел, как тот мучается, и ничем не мог помочь. Он не был виноват, но это его сломало. Он много лет знал того парня, даже крестил его ребенка. Он начал пить, орал на старуху, пропадал ночи напролет, ну и мне тоже доставалось.

– Он тебя бил? –

в ужасе спросила Джуно. Джей, казалось, не слышал ее вопроса.

– Сейчас это называется по-научному – посттравматический стресс. Но тогда все воспринимали это как слабость. Мужики считали его тряпкой. Когда его освободили от бригадирской должности, он совершенно упал духом. Стал брать бутылку на работу и там выпивать. В конце концов его уволили.

– Сколько лет тебе было?

– Не помню точно – лет двенадцать, наверное. Он целыми днями сидел дома, смотрел телевизор и читал бульварные газетки. Он обожал эти газетки, в них был смысл его жизни, если не считать выпивки.

– Он тебя бил?

– Не то чтобы очень сильно – просто он терял голову от ярости. Ему приходилось целыми днями сидеть дома среди женщин, как в курятнике. Он ненавидел это, чувствовал себя неполноценным, словно больше не мужик. Он вынужден был занимать деньги у старухи на выпивку. Бесконечные ссоры моих сестер действовали ему на нервы. Я был единственным мужчиной рядом с ним. И пойми, Джуно, в детстве я был чудовищем. Я был просто куском дерьма, от которого не приходилось ожидать ничего хорошего, и мой старик прекрасно понимал это, – Джей повернулся к ней, прижав подбородок к плечу, с выражением бессильной злости в глазах.

Одноглазый приподнялся в надежде, что они встанут и тронутся в путь.

– Я только хотел, чтобы ты поняла одну вещь, Джуно, – Джей продолжал, снова отвернувшись. – Ты должна знать… – он потер лоб, подыскивая слова. – У меня никогда не было того, что есть у тебя. Я свалился с другой планеты. Во всех этих местах есть что-то такое… Я не знаю, что это, но я не могу с этим справиться, – его голос задрожал. – Я не хочу морочить тебе голову, но у меня такое чувство, словно я схожу с ума. Мне нужно уйти отсюда, – он спрятал лицо в ладонях.

– Хорошо, пойдем домой.

– Нет! Ты не поняла! Я должен вообще уйти. Уехать отсюда. Из вашего дома. От твоей семьи. От тебя. У меня в голове все смешалось.

– Я что-то не понимаю, – она резко села. – Ты хочешь уехать обратно в Лондон?

– Да, вот именно. Впрочем, не знаю.

– Если тебе плохо тут, ты можешь взять «птенчика» и уехать. Не обязательно даже прощаться, – ей совсем не хотелось, чтобы он уезжал, пытаясь убежать от каких-то демонов, которых пробудило в нем это место, но она ясно видела, что он на грани срыва, и его состояние пугало ее.

– Но не могу же я так по-свински поступить с твоей семьей.

– Я все устрою, – убеждала она. – Я скажу, что ты вспомнил об одной важной встрече. Или, если хочешь, совру, что мы поссорились и я велела тебе убираться. Мне поверят, учитывая мою репутацию.

– Я не знаю, как мне быть, Джуно. Я не понимаю, что со мной, черт возьми, – он дрожащими руками провел по волосам. – Прости. Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим. Мы же почти не знаем друг друга. Черт подери! – он опять уткнулся лицом в ладони.