Правила секса

Эллис Брет Истон

– Люди там красивые, – сказала она.

– Внешне? – спросил я.

– Да.

– Духовно? – спросил я.

– Ага.

– И в чем их духовная красота?

– Они клевые.

Мне начало нравиться слово «клевый» и слою «уау». Уау. Произнесенное низким тембром, без восклицания, с прикрытыми глазами во время секса, как это делала хиппи.

Хиппи разревелась, когда Рейган выиграл выборы (я видел, как она плачет, еще только раз, когда в школе отменили занятия по йоге и заменили их аэробикой), хотя я терпеливо и осторожно объяснял, каким будет результат, за несколько недель до выборов. Мы были на моей кровати и слушали пластинку Дилана, которую я купил в городе неделей раньше, а она лишь с грустью произнесла:

– Трахни меня.

И я трахнул хиппи.

Как-то я спросил хиппи, почему

я ей нравлюсь, будучи настолько на нее непохожим. Она ела питу и бобовые ростки и выводила на салфетке лиловой ручкой «Побольше тофу, пожалуйста», чтобы повесить на столовской доске пожеланий.

– Потому что ты красивый, – ответила она. Хиппи меня достала, и я показал на жирную девчонку в другом конце зала, которая написала что-то неприличное в мой адрес на стене прачечной; а потом еще подошла ко мне на пятничной вечеринке и сказала: «Ты был бы неотразим, если б был сантиметров на десять повыше».

– А она красивая? – спросил я.

Она подняла глаза, к губе прилип бобовый росток, прищурилась и сказала:

– Да.

– Эта сука вон там? – спросил я, в ужасе показывая на нее пальцем.

– А, она. Я думала, ты имеешь в виду вот ту сестричку, – сказала она.

Я посмотрел по сторонам.

– Сестра? Какая еще сестра? Нет же, вон та, – я раздраженно ткнул в нее пальцем, – злая, жирная, в черных очках – ну сучка.

– Та? – спросила хиппи.

– Да. Та.

– И она красивая, – ответила она, вырисовывая маргаритку рядом с посланием на салфетке.

– А как насчет него?

Я показал на парня, который, по слухам, был причиной того, что его девушка покончила с собой, и все об этом знали. Не могла же хиппи подумать, что он, этот монстр гребаный, тоже красив.

– Он? Он красивый.

– Он? Красивый? Он убил свою ебаную девушку. Задавил ее, – сказал я.

– Да ладно, – огрызнулась хиппи.

– Да! Это правда! Переехал ее машиной, – сказал я с воодушевлением.

Она лишь покачала своей прелестной пустой головкой.

– Ну, дела.

– Разве ты не можешь делать различий? – спросил я ее. – Ну то есть да, у нас отличный секс, но как же все остальное, все остальные могут быть красивыми? Разве ты не понимаешь, это же значит, что никто не красивый?

– Слышь, чувак, – сказала хиппи, – к чему ты клонишь?

Она посмотрела на меня уже без улыбки. Эта хиппи умела быть жесткой. К чему я, собственно, клонил?

Я не знал. Я знал только, что секс был великолепный.

И что хиппи очень милая. Она любила сладкий маринад. Ей нравилось имя Уилли. Ей даже нравился «Апокалипсис сегодня». Она не была вегетарианкой. Все это – ее положительные стороны. Но как только я представил ее своим друзьям (было дело, а все они – высокомерные упыри с литфака), они засмеяли ее, и она поняла, что происходит, и ее глаза, обычно голубые, слишком голубые, отсутствующие, стали печальными. А я защищал ее. Я увел ее от них. («Знаешь, как пишется Пинчон?» – спросили они и прыснули.) А она представила меня своим друзьям. И закончилось все тем, что мы сидели на японских подушках в ее комнате, курили траву, а эта маленькая хиппушка с венком на голове посмотрела на меня, когда я обнял ее, и произнесла:

– Этот мир сводит меня с ума. И знаете что?

Я все равно ее трахнул.

Пол

Я ему понравился. Он частенько напевал «Can’t Take My Eyes OffYou» [11] Фрэнки Вэлли. Эта песня была на джукбоксе в «Карусели» в Северном Кэмдене, и он часто просил меня ее поставить. Городские подозрительно нас разглядывали. Шон играл в пул, пил пиво, я шаркал к джукбоксу, закидывал четвертаки, набирая F17, и, как только раздавались первые аккорды, шаркал обратно, туда, где сидел Шон – у стойки, где мотоциклетные шлемы упирались в наши стаканы, и он пел ее, как под фанеру. Он даже нашел этот сингл и записал его на кассету, которую принес мне, когда я лежал в кровати с похмелья. Кроме нее в рюкзаке, который он принес, был апельсиновый сок, пиво, френч-фрайз и еще теплый бигмак из «Макдоналдса».

11

«Не могу отвести глаз от тебя» (англ.).

Когда

он не хотел идти на занятия, а просто сидеть дома ему казалось скучным, я шел с ним в поликлинику, и там у него случались мнимые приступы: довольно хорошо спланированные и разыгранные конвульсии и воображаемые припадки. Затем он получал таблетки и мы уходили (я жаловался на разыгравшуюся мигрень), получив освобождение от учебы на день, и отправлялись в город в молл под названием «Дрим машин», где играли в видеоигру (не игра, а упражнение в анальной фиксации), которую он так обожал, называлась она то ли «Бентли беар», то ли «Кристал беар» – как-то так. После этого мы ходили вместе по городу. Я искал двуспальную кровать, а он – сироп от кашля, с кодеином (это уже после того, как он скуривал всю траву, – лоховство, конечно, да знаю я, знаю), чтобы забалдеть. Он находил сироп, и его на самом деле торкало (реальнейшие глюки, объявлял он), и ближе к вечеру, когда уже темнело, мы возвращались обратно в кампус на его мотике. К тому времени занятия уже заканчивались. Вернувшись к нему в комнату, которая обычно была в беспорядке (по крайней мере, на его стороне), я садился и ставил музыку, наблюдая, как он, кайфуя, шатается, нарезает круги. Рядом со мной он был всегда очень оживлен, но рядом с другими весьма сдержан и серьезен. В постели он тоже был то мелодраматическим крикуном, то пародией на эдакого сдержанного атлета: то слегка похрюкивал, то странно так тихонько подхихикивал, то внезапно переходил на громкие ритмичные «да-да!» или начинал приглушенно материться – он ли на мне, я на нем, оба с бо-дунища, повсюду затхлый запах пива и сигарет, на полу пустые кружки с приклеившимися ко дну четвертаками, и вездесущий запах пота, хоть топор вешай, почему-то напоминавший мне о Митчелле, но образ его уже рассеивался, и было сложно вспомнить, как он вообще выглядит.

Шону нравилось говорить «рок-н-ролл». Например, я говорил: «Отличный фильм посмотрели», – а он отвечал: «Рок-н-ролл». Или я спрашивал: «Что ты думаешь о раннем Фассбиндере?» – и он говорил: «Рок-н-ролл». Еще ему нравилось выражение «решай вопрос». Например, я говорил: «Просто я хочу, чтобы ты это сделал», – а он отвечал: «Решай вопрос». Или: «Но зачем тебе обязательно нужно удолбаться перед тем, как мы займемся сексом?» – а он отвечал: «Решай вопрос», даже не глядя на меня. Еще ему нравился жуткий пидорский кофе – море сливок и куча сахара. Мне приходилось таскать его на фильмы, которые показывали в том семестре, а ему приходилось сначала накуриться. Ему понравились «Таксист», «Бегущий по лезвию бритвы», «Тернистый путь» и «Апокалипсис сегодня». Мне понравились «Бунтарь без идеала», «Близкие контакты третьего рода» и «Седьмая печать». («О черт, субтитры», – жаловался он.) Нам обоим не понравился «Все, что вы всегда хотели знать о сексе».

Конечно же, я стал находить записки, которые кто-то оставлял в его ящике. Жалкие девчоночьи таски. Кто бы то ни был – она предлагала «себя» «ему». И хотя я не был уверен, что он и в самом деле отвечает этой чумичке, я все равно вытаскивал их из его ящика и либо выбрасывал, либо оставлял и изучал, а затем клал на место. Я не спускал глаз с девчонок, которые заигрывали с нами в «Пабе», особенно с тех, которые усаживались рядом и просили прикурить, хотя спички лежали в кармане. И само собой, они вились вокруг тучами, поскольку он все-таки очень красив. И хотя я их терпеть не мог, до меня дошло, что в этой игре все козыри у меня, потому что я тоже хорош собой и кое-что собой представляю, чего Шону явно не хватало. Я-то умел их развеселить. Я легко врал и соглашался с их идиотскими суждениями о жизни, и они мгновенно теряли к нему интерес. Шон заседал – пустоголовый, как секретутка турагентства, вздернув в недоумении бровь. Но это была пустая победа, и я смотрел на девчонок и задавался вопросом, кто же оставлял записки. Неужели до нее не доходило, что мы ебем друг друга? Разве это ни для кого больше ничего не значило? Очевидно, нет. Я подумывал на ту самую девчонку. Мне показалось, я видел, как она кладет что-то в его ящик. Я узнал, кто она. Отыскал ее ящик и, когда никто не смотрел, достал пару сигарет и положил их туда. Предупреждение. Он никогда не говорил со мной об этих письмах. Но потом до меня дошло, что, может, записки оставляла никакая не девушка. А Джерри, например.