Правило Диксона
Шрифт:
В четверг утром мы едем в Хартсонг, где моя младшая сестра встречает Диану как старую подругу, бросаясь ей на шею. Она тащит Диану наверх, чтобы показать что-то, пока я иду на кухню помочь маме.
— Где папа? — Спрашиваю я её.
— В кабинете.
— Отлично. Пойду поздороваюсь и потом помогу тебе с ужином.
— Хорошо, дорогой. Спасибо.
Я замечаю напряжение в её глазах, прежде чем она поворачивается
— Всё в порядке?
— Всё хорошо. Готовка меня всегда нервирует, ты же знаешь. Иди, посети отца.
Кабинет — это владение папы, наполовину мужская пещера, наполовину офис. Целая стена занята картотеками. Вдоль второй стены стоит стол из красного дерева с множеством компьютерных мониторов, над которыми висят фотографии в рамках и хоккейные сувениры. Третья стена украшена газовым камином, перед которым стоят два мягких кресла и журнальный столик.
Я нахожу папу на коленях на деревянном полу, копающимся в большой картонной коробке.
— Привет. Что ты делаешь? — Спрашиваю я с любопытством.
— Привет, сынок. — Он встаёт, чтобы быстро обнять меня. — С Днём благодарения.
Я похлопываю его по спине. — С Днём благодарения, старик.
— Кого ты называешь стариком? Я ещё молодой.
— Молодые люди не используют выражения вроде молодой цыпленок.
— Ауч. — Он прижимает руку к сердцу, словно я его ранил.
Я указываю на две коробки на полу. — Что это всё такое?
— О, у меня для тебя кое-что есть. Помнишь, я говорил тебе в прошлом месяце, что наконец-то разбираю коробки на чердаке? Я принёс сюда пару коробок, потому что нашёл кое-что интересное, что хочу отдать тебе и Мэрианнн. Нет смысла, чтобы всё это лежало на пыльном чердаке.
Он подходит к столу и поднимает сложенный квадрат ткани. Разворачивает его и держит красно-чёрный предмет одежды за воротник. Это майка Чикаго, старого образца, до того, как они сменили форму. Улыбаясь, он поворачивает её. На спине вышито ЛИНДЛИ.
— Ни фига себе, — восклицаю я. — Это твоя майка Чикаго Блэкхокс, когда ты там играл?
— Ты имеешь в виду, когда я играл пять минут в одном матче? — Говорит он сухо.
— Всё равно круто. — Я беру майку у него и провожу пальцами по швам на логотипе. — Это та самая форма, в которой ты был на своём первом матче НХЛ?
— Да. Та, в которой закончилась моя карьера.
Он говорит это без особой грусти, но я всё равно вздрагиваю от его прямоты.
Он замечает это и пожимает плечами. — Я давно оплакал ту жизнь. Создал что-то гораздо лучшее. Что-то, что останется тебе и твоей сестре, более осязаемое, чем хоккейные деньги.
Я улыбаюсь. —
— Эй, ты можешь вложить и деньги от недвижимости.
— Шучу. — Я указываю на майку. — Ты правда хочешь отдать мне это?
— Да, но сначала я её оформлю в рамку.
— Подпишешь?
— Конечно.
Сияя глазами, папа достаёт из ящика стола металлический серебряный маркер и расписывается на чёрной части майки.
Р. Линдли.
Он выглядит таким гордым, что у меня на глазах появляются слёзы. Потому что, чёрт возьми, я даже не могу представить, как это — потерять свою мечту вот так. В одно мгновение. Секунда — и всё.
— Где Диана? — Спрашивает он.
— Она наверху с Мэрианнн.
Папа кладёт руку мне на плечо и треплет мою голову. У меня не так много волос, так что он просто гладит мою стриженную макушку. — Я рад, что ты дома. Рад, что ты с Дианой. Она хорошая.
— Я тоже так думаю.
— Рад, что ты одумался.
Я поднимаю бровь. — Что это значит?
— Мы с мамой начали беспокоиться, что ты можешь снова сойтись с Линси.
— Вау. — Я не могу сдержать смех. — Ты действительно её не любил, да?
— Дело не в том, чтобы любить или не любить её. Дело в том, подходила ли она тебе. Она была не для тебя. Слишком серьёзная. Чересчур амбициозная.
— Мама тоже серьёзная и амбициозная, — замечаю я.
— Да, и она идеально мне подходит. Потому что я — спокойный лентяй, которому нужна такая женщина, чтобы мотивировать его. — Папа облокачивается на стол, руки свободно скрещены. — Но ты не я. Ты громкий, нахальный и упрямый, как черт. Тебе нужна такая, как Диана, чтобы поставить тебя на место. Линси этого никогда не делала, потому что... — Он пожимает плечами. — Потому что, думаю, она была слишком поглощена собой, чтобы заметить, чем ты занимаешься.
Не буду врать — это ранит. И его слова развеивают любые иллюзии о том, что им она нравилась. Видимо, они просто были мастерски сдержанны.
— Жаль, что вы не сказали мне этого, пока мы встречались, — признаюсь я. — Четыре года, чувак. Мог бы сэкономить мне время.
Папа смеётся. — Ты бы не послушал. Упрямый, помнишь? — Он отталкивается от стола. — Пойдём, присоединимся к остальным.
День благодарения проходит весело. В этом году у нас нет гостей из других городов, но мы принимаем родителей мамы, мою тётю Эшли, кучу кузенов со стороны отца и ещё больше со стороны мамы. Мы смотрим футбол, объедаемся на ужине и играем в шарады после него.