Правило крысолова
Шрифт:
– Ладно. Тогда поехали все. Станет скучно – сами разбежитесь.
Какое там – скучно!.. Думаю, этот вечер и я, и Лом, и инспектор Ладушкин никогда в жизни не забудем. Хорошо, хоть дети восприняли все происходящее с юмором растущих организмов, у них еще хватило сил хохотать до упаду, наблюдая за выражениями лиц таксистов, которых мы потом останавливали. Потому что Лом сказал, пусть его пристрелят на месте, но он не сядет в свою машину в таком виде и нам не даст в нее сесть.
Итак, мы поехали по Ярославскому, причем сначала Ладушкин сел сзади с детьми, но потом попросил меня поменяться с ним местами, я пересела, обняла одной
И вот мы едем по Ярославскому, поем, в какой-то момент я замечаю, что Лом неумело подпевает, и Ладушкин кивает в такт, и Антон прижался щекой к моей руке у него на плече, и Лора вцепилась в мои пальцы своими, и день показался мне удивительно счастливым, хотя скажи я это кому-нибудь – засмеют ведь. Едет себе девочка на работу снимать натасканных зверюшек-охранников, ее вытащили на день из следственного изолятора и туда же засунут до полуночи, пока машина не превратилась в тыкву, кучер – в крысу… Смотрю на Лома и понимаю, что из него получилась бы обаятельнейшая крыса.
И вот мы проехали в так называемую охраняемую зону. Пока дежурные на въезде связывались по селектору с пригласившими нас хозяевами особняка номер 144, дети восхищенно осматривали особняки с другими номерами, и Антон поинтересовался, кто придумывает такие дома?
– Франклин, – тут же съехидничал Ладушкин. – У кого больше этих франклинов, у того фантазия безумствует.
У особняка 144 нас ожидали двое в форме… правильно, черного цвета, с эмблемой ключей Тортиллы на груди. Меня удивила ограда вокруг участка – высоченный каменный забор, по верху которого идет колючая проволока, еще меня удивил проход к дому – он был изолирован от участка сеткой. Камер слежения я насчитала только во дворе пять, а в металлической входной двери оказалась внизу дополнительная квадратная дверца.
– Ух ты, – присела Лора. – Крупной породы ваша собака!
– Собак не держим, – ответил ей один сопровождающий, и Антон, спрятавшийся было за мою спину, вздохнул с облегчением.
– Да, Ахинея, – заметил Лом, возившийся на ходу с камерой, – я все хотел тебе сказать – это не собаки.
– Не собаки это, – задумался Ладушкин, измеряя растопыренной пятерней размеры дверцы.
Охранники в черной форме провели нас в просторный холл, рассадили по креслам и дивану, задумались, пошушукались, а потом сообщили, что уже больше четырех часов и каскадер ушел.
Я ничего не поняла, меня даже не насторожило это слово – «каскадер».
– Все, – поднялся Ладушкин, – каскадер ушел, кина не будет, все расходимся по домам.
Его вежливо попросили сесть и подождать десять минут. Через десять минут подойдет проживающий в особняке номер 132 директор фирмы «Секрет», это с ним я договаривалась о съемке, он все решит. А пока… Кофе, коньяк, минералка, яблоки, виноград, груши, киви, сигары, конфеты и небольшой стенд из редких видов оружия в кабинете рядом, если мужчинам это интересно, – охранник посмотрел на Ладушкина.
– Где? –
И вот через девять минут и тридцать восемь секунд… зловредный Ладушкин заявил, что ему в этом доме не нравится, здесь странно пахнет, антисептиком, как в морге, когда хотят скрыть неприятный запах, и если ровно через десять минут директор не появится, то он уходит и меня, естественно, забирает с собой. И начал отсчет времени. И на тридцать восьмой секунде после девяти минут влетел запыхавшийся директор «Секрета», лицо его было пунцового цвета, а волосы мокрые, оказывается, его выдернули из сауны, но он все равно был очень рад нас видеть, потому что сегодня последний день, когда можно сделать съемку… А каскадер ушел?… Ну ничего, это ничего, мы что-нибудь придумаем, знаете, как сделаем…
– Нет, – покачал головой один из охранников. – Я не могу. У меня дети.
– Минуточку, – насторожилась я. – Кого надо снимать?
– Я хотел тебе сказать, – опять начал Лом, но директор его перебил.
– Отличных натасканных охранников надо снять, всего-то съемок минут на пять-шесть, потом добавите текст, я приготовил. Еще эмблему нашу, я не знаю, как это правильно делается, чтобы было ненавязчиво. Вот вы, вы можете войти первым. – Директор взял Ладушкина за руку и осмотрел его лицо. Задумался. – Нет, – покачал после осмотра головой. – Вы войдете вторым, а первым войдет наш работник и сделает вид, что он собирается грабить комнату.
– Скажет мне кто-нибудь, наконец, кого мы собираемся снимать? – Я повысила голос. – Это пантера? Лев? Рысь?
– Ну что вы, это натасканные на охрану закрытых помещений животные, можно сказать, самые близкие человеку, уверяю вас, они не могут причинить увечья, если вы все делаете правильно.
– Мне это надоело, – заявил Ладушкин. – Я не боюсь никаких животных, я вообще никого не боюсь, кроме одного человека – женщины по имени Инга Грэмс, поэтому давайте побыстрей все закончим, мне с этой женщиной еще надо кое-что обсудить наедине.
– Да-да, время не ждет, – кивнул директор. – План такой. Мой человек входит в охраняемое помещение. С оператором, да, с оператором, вы оператор? Станьте сзади. Охранник… кого поставим? – спросил он и сам себе ответил – Матильду, конечно, она поспокойней. Охранник Матильда должна проявить все, чему ее обучали, вы только ведите себя спокойно, просто стойте и снимайте. Мой человек будет бегать по комнате, Матильда его нейтрализует. Вы все это снимаете и спокойно дожидаетесь сирены. После чего Матильда получает поощрение, ее уводят, вы выходите. Все ясно? Детей нельзя, – остановил директор Лору.
– Антон, спрячься тут где-нибудь, – приказала Лора, не поворачиваясь. – А я лично свою тетушку ни на секунду не оставлю с незнакомыми. Лучше расскажите, что должна делать эта Матильда.
– Она должна криками напугать постороннего, а если он не застынет на месте, то прыгнуть на него и нейтрализовать на некоторое время действием…
– У меня же… – начал было работник в черной форме, но директор отмахнулся:
– Получишь денежное вознаграждение, отправишь детей в зимний лагерь. Так вот. После нейтрализации постороннего Матильда должна вызвать по селектору полицию. В ожидании полиции она будет угрожающе себя вести, ходить вокруг постороннего с разъяренным видом и, может быть, повторяю, в исключительных случаях, демонстрировать свое отвращение и презрение, но это не всегда случается.