Право на пиво

Толмачева-Федоренко Галина

Я много раз вспоминал, как погиб Зако. И мне кажется, что его «серебряная пирамида» не разрушилась и не оплавилась, но затерялась в вакууме. Я с особой тревогой проверял, глядя в телескоп, не падает ли она на звезду. Мы должны были обогнать ее, пока выходили на орбиту, однако я не видел ее в окружающем пространстве. Она весьма мала, но я не теряю надежды заметить ее.

Если же она уничтожена, то душа Зако сейчас гуляет по Подпространству, потому что я верю, что мой народ все-таки смог сконструировать бессмертную энергетическую структуру — облачко постоянной формы, не обращающееся в туман (этой вере есть определенные доказательства, основанные на физике биоволн), ну а если «серебряная пирамида» все еще скитается по космосу, то душа Зако может найти

воплощение в этой Вселенной с моей помощью, если я отыщу ее.

Вот почему меня так взволновал твой сон, Йохъй, — сказал мне капитан. — Надеюсь, он означает, что Зако жив.

Я и Мыкола тоже выразили такую надежду.

Право, кэп стал много понятнее нам после такого разговора. Мы даже чуть не сознались ему, что пошутили насчет Дня Рожденья Хомяка.

Но вспомнили, что тогда он не даст нам «Шалаш», и промолчали.

Кстати, я подготовил Оболонусу подарок. Канатную дорогу со всякими привязанными к ней вкусностями. Я сплел ее из сушеных водорослей, которые взял в хдлодильнике. Ведь Оболонус непременно начнет грызть «канат», как он грызет случайно падающие в клетку карандаши, авторучки или чипы. Он даже подгрыз подоконник в своей пластмассовой каюте, и окно стало гораздо больше.

День пятнадцатый

Вчера впервые не брался за свои записи. День рожденья прошел очень удачно.

Кео испек торт из орехов, семечек, воздушной кукурузы и сушеных ананасов. Всем очень понравилось.

Мыкола подарил Оболонусу трехмерный фильм о нас и теперь наши крохотные фигурки, сотканные из световых потоков, будут гулять по клетке всякий раз, когда Кео решит, что хомяк скучает. Мы несколько раз уже показывали хомяку фильм — сперва он пугался наших трехмерных изображений, а потом стал спокойно пробегать сквозь них как ни в чем ни бывало.

Застолье получилось весьма веселым, и даже Кео, глядя на нас, принял какие-то там левые программки, которые на досуге сочиняют роботы, чтобы заглючиться. И стал выделывать всякие смешные штуки.

Единственное что меня у смущает. Ребята сегодня ведь день рассказывают мне о танце «Дрыг-прыг», который я им вчера якобы исполнил. Я это припоминаю очень смутно. Что за танец?!! Как пел песни, помню. И про день рожденья, и про космодром, и про полеты мы с Мыколой пели. Много что помню, но вот про танец не могу вспомнить. Ребята говорят, что я здорово станцевал его. Что-то такое я вроде бы действительно исполнял, но отчего я назвал это именно «Дрыг-прыгом», и какие именно выделывал па, ума не приложу. Похвалы моим хореографическим способностям все больше раздражают меня, и я просто уже не могу об этом «Дрыг-прыге» слышать.

Я приставал к Кео, надеясь что он хоть, как робот, обладая более-менее фотографической памятью, покажет мне движения этого танца, но Кео говорит, что это невыразимо. Но это, мол, был «классный танец». Лампочки его мигают, выражая высшую степень веселья, при одном воспоминании. Ну что это был за «Дрыг-прыг?». Вот незадача.

День шестнадцатый

Сегодня с Мыколой говорили о сексе.

59381263473252738291МПРАВЫЫУЛЬГН

Земляне очень откровенны в таких разговорах, в отличие от нас, и у них оригинальные взаимоотношения, понятия о партнерстве и прочем. Мне показалось, что Мыкола считает, будто тот, кто выполняет роль активной стороны, обычно более интеллектуален и находчив. Затем, осторожно выясняя, какой стороной является Мыкола, я узнал, что оказывается он относится к тем особям, которые отдают свое семя во время процесса. Но значит, он — отдающая, пассивная сторона? И он сам относится к себе так критически? Признаюсь, я недооценивал своего друга! До этого он мне казался слишком самодовольным и неспособным решительно ни на какую самокритику. Теперь я уважаю его больше. Об этом я ему сказал и крепко пожал руку.

День семнадцатый

Перечитал то, что накарябал

вчера, и зашифровал восемнадцать абзацев. Теперь прочесть это будет сложно. Ибо не хочу, чтобы меня считали болтуном…

День восемнадцатый

Вчера поздно вечером произошел неприятный инцидент. Мыкола, гад, вошел в мою каюту, увидел, как я пишу, и обозвал «ботаником». Я решил, что это относится к нашим разговорам о сексуальной жизни хеланоиков. Разъярился и побежал за ним. По дороге захватил гипсовый бюст Диктатора. Бросил. Не попал. На шум прибежал Кео и стал выяснять, кто виноват. Мыкола сказал, что он назвал меня «ботаником», потому что, мол, они так, будучи мальчишками, называли старательных учеников, а я, по его мнению, очень забавно задумываюсь когда пишу и выгляжу «умным». Он сказал, что к моей сексуальности это не имеет вообще никакого отношения. Но на всякий обещал этого слова больше не произносить. Тем не менее он испортил мне настроение, и я ничего не успел сочинить. Сегодня отношения наши налаживаются. Мы даже вместе склеили осколки бюста, и теперь он как новый.

Кстати, у Мыколы сегодня закончилась «Оболонь». Он совсем загрустил. И я почти перестал на него сердиться.

Потом Мыкола выпросил у капитана чистые листы сверхпрочной бумаги из старого корабельного журнала и принялся старательно что-то писать суперстойкими чернилами. Я было решил, что он мне подражает, а то и передразнивает, но потом увидел, что Мыкола берет отдельные небольшие бумажки и, скатывая в трубочку, запихивает их в пустые банки из-под «Оболони».

Он выстроил в своей каюте целую батарею этих банок, и в каждую запихал по бумажке. Я подумал, что мой друг не в себе, ведь это выглядело так грустно и нелогично! Было очень похоже, что бедняга тронулся рассудком, оставшись без любимого напитка и в предчувствии надвигающегося Сна.

Я позвал Кео, и он, глядя в Приоткрытую дверь каюты на гору банок и действия бортинженера, тоже застыл в полном недоумении. Но Мыкола наконец заметил нас и все объяснил. Оказалось, он не чокнулся. Просто на Земле, чьи моря неспокойны, глубоки и обширны, издавна существовала традиция при кораблекрушении писать мольбы о помощи с указанием координат острова, вкладывать бумагу в бутылку и доверять ее воле волн. Потом кто-нибудь находил бутылку, узнавал из послания где искать остров и спасал тех, кто на нем оказался.

Мило, романтично, но непредставимо в условиях бесконечной космической бездны.

Мы с Кео сказали Мыколе, что баночки пожалуй слишком маленькие, чтобы их заметили.

— Но «серебряная пирамида» Зако еще меньше, а ты надеешься ее найти, — сказал Мыкола. — А мои банки кто-нибудь может принять за рекламную акцию. Решат, что неподалеку открыт астропивбар, захотят узнать его координаты и прочтут записку. Надо лишь выстрелить этими банками подальше из гарпунной пушки, чтобы они преодолели силу тяжести и не болтались в окрестностях Ульмиша, где от них никакого толка. Пусть летят к трассе. Может когда-нибудь кто-то их и встретит.

«Что ж. По крайней мере, он не тронулся рассудком», — решили мы с Кео. Но психика его слегка сдвинулась, раз он вернулся к примитивным старинным верованиям. Глупая, конечно, затея, но совершенно безобидная. Землянину почему-то кажется, что не заметить банку из-под его любимого пива невозможно. Как будто в космосе мало всякой всячины болтается. Я посоветовал другу хотя бы написать призыв о помощи на банках — так они может станут заметнее.

Бортинженер согласился, но сказал, что, во-первых, краска у нас неважная и от встречных потоков космической пыли через месяц-другой сотрется, а, во-вторых, как раз призыв о помощи могут счесть рекламной уловкой, так что писать его особого смысла нет. Но все-таки на многих банках он накарябал «SOS». Потом ему пришла в голову идея, что если привязать банку к Диктатору, то будет гораздо заметнее, и он взял несколько фанеролюминиевых Диктаторов. Хотел использовать даже чугунного Диктатора (очень уж он нам надоел!), но Кео отговорил Мыколу Это делать.