Право на совесть
Шрифт:
Они уехали. Я побрел к себе в пансион.
Слова Околовича: «Что же мы будем делать, если и семью спасать откажутся и обратно не пустят?» всплыли в моей памяти сейчас же, как только я проснулся в понедельник. Да. Предупреждение было важным, далее грозным. Действительно, что же я тогда буду делать? Уходить обратно, несмотря ни на что? Да, наверное. Бороться всеми возможными и невозможными средствами. Я мог бы и сейчас пойти обратно. Уже чувствуется, что переговоры могут привести нас к потере собственной инициативы. Но с другой стороны, уйди я сейчас, ничего не будет спасено. Американцы
Днем я зашел в банк «Америкэн Экспресс». Перевод из Швейцарии пришел. В пять часов я встретил обоих агентов, передал им деньги на билет и разрешил ехать в Аугсбург. В семь я пересек площадь Оперы и завернул к деревьям сзади здания. Там уже стояла машина американцев. Был слышен шум работающего мотора. Задние фонари бросали на песок площадки смесь красно-белых пятен. За рулем сидел Леонард. Больше в машине никого не было. Леонард поздоровался со мной очень вежливо, почти дружелюбно. Мы поехали по узкой, кривой улице, вдоль трамвайной линии.
— Мы едем сегодня в другое место? — поинтересовался я.
— Нет. На ту же квартиру. Только для осторожности покрутим сначала по улицам.
В квартире никого кроме охранников не было видно. Двери в другие комнаты были закрыты.
— А где же Околович и Поремский, — спросил я, проходя за Леонардом в кабинет.
Он показал мне гостеприимным жестом на диван.
— Садитесь. Лучше, если мы поговорим сначала вдвоем, вы и я. А они подъедут попозже. Дело в том, что решение по вашему делу придется, по всей видимости, принимать мне. Расскажите-ка мне все сначала. А то вчера нас все время прерывали. И коснитесь ваших планов на будущее. Это очень важно.
Как бы предвидя, что возражений с моей стороны не последует, Леонард стал устраиваться для слушания долгого рассказа. Он снял пиджак и бросил его на тумбочку в углу. Галстук-бабочка, серый с черным горошком, резко выделялся на ослепительной белизне рубашки и заставлял Леонарда походить больше на джазового музыканта, чем на сотрудника серьезной службы. Я размышлял, что правильнее сделать. Отказаться говорить и ждать прихода нтс-овцев? С другой стороны, если он правда должен принять решение и хочет выслушать меня внимательно?
— Хорошо, — сказал я. — Только, пожалуй, ничего нового я вам не сумею открыть. Мне придется остаться все в тех же границах.
— Ничего. Я послушаю с удовольствием еще раз…
Леонард сел в кресло, подвинул поближе к себе небольшой столик, покрытый хрустальной плиткой и положил на него вытянутые ноги. Затем он откинулся назад и прикрыл глаза рукой. Все это вместе означало, очевидно, что он готов слушать.
Я тоже снял пиджак, хотя мне и не было жарко и повесил его на спинку дивана. Потом стал рассказывать.
Рассказ мой был недолгим и не очень подробным.
— Пока — всё, — так же нейтрально ответил я.
— Так, так… Одну минутку, — сказал Леонард и ушел в соседнюю комнату. Я не слышал, чтобы кто-нибудь пришел во время моего рассказа. Может быть, там кто-то уже был, когда мы пришли. Или там просто стоит звукозаписыватель и где-то здесь спрятан микрофон. Не буду оглядываться и искать микрофона. Какая разница… Минут через пять Леонард вернулся. Он тщательно затворил за собой дверь, подошел не спеша ко мне, сел боком на ручку кресла и, наклонившись в мою сторону, проговорил очень четко:
— Ну, вот что… Довольно этой чепухи! Рассказывайте, кто вы в самом деле такой!
Я откинулся назад и взглянул на его лицо, желая проверить не ослышался ли я. В глазах Леонарда горел дикий огонь. Он или был на грани какого-то припадка или пытался изобразить, что его нервы взвинчены и, если я немедленно не опомнюсь, он, дескать, готов на все. Мне казалось мало вероятным, что американская разведка могла поручить судьбу моего дела нервнобольному. Поэтому я сказал себе, что это — блеф и ответил помедленнее и поспокойнее:
— Я вам только что рассказал довольно подробно, кто я такой.
Леонард стал цедить сквозь зубы, как бы прилагая все усилия, чтобы не броситься на меня:
— Я вам уже сказал… Довольно этой чепухи!!! Говорите, что угодно, но только не то, что вы капитан советской разведки!!!
— Вот это здорово! Кто же я тогда по-вашему?
— Не знаю. Потому и спрашиваю. Может быть, — журналист, может быть, сумасшедший.
— Я что-то не вижу логической связи между этими полюсами, — не удержался я, чтобы не съязвить.
Леонард бросился вперед и схватил меня за кисти, Он не говорил, а шипел:
— Если вы не начнете разговаривать, как я требую, я вам руки переломаю!
У меня на секунду мелькнула мысль, что он действительно «того»… Я стряхнул его руки:
— Бросьте эти штучки. Драться я тоже умею. И руки ломать…
Леонард усмехнулся углом рта, но трогать меня больше не стал. Вместо этого он схватил мой пиджак и стал выворачивать содержимое его карманов на стол. Я сел обратно на диван. Ледяная рука схватила меня за сердце. Что же теперь будет с Яной и Алюшкой? Это, наверное, конец.
Леонард завернул мой бумажник, гребенку и ручку в бумагу, ощупал подкладку пиджака и бросил его обратно на диван. Потом он постучал в дверь. Из-за нее тотчас же появился один из охранников с фотоаппаратом в руках.
— Встаньте! — скомандовал Леонард. Голова моя была так занята мыслями о неожиданном повороте в «переговорах» и о том, что же мне теперь делать, что я механически поднялся с дивана. Сверкнула вспышка.
— Еще раз! — продолжал Леонард. — Повернитесь в профиль!
Я повернулся в профиль. Еще одна вспышка. Леонард подошел ко мне сзади и стал было ощупывать карманы моих брюк. Я опомнился и резко обернулся. Он отскочил: