Право на Спящую Красавицу
Шрифт:
Наставник, следуя наказу Королевы, отвел меня в сад и подвесил на суку высокого дерева, так что ноги мои едва касались травы. В сгущающихся сумерках меня оставили одного.
Было больно, но я терпел, смирился, не пытался бежать. Наконец пришел момент, когда собственное тело стало пытать меня: член изнывал от возбуждения, а ведь на ближайшие несколько дней разгневанная Королева точно собиралась лишить мое хозяйство ласок.
Сад погрузился в тишину, лишь изредка нарушаемую неясными шорохами. Небо стало багряным, и тени окутали ветви деревьев. Вскоре кроны уже напоминали переплетенные
Я убедил себя поспать. Все равно меня подвесили далеко от ствола дерева, и потереться о него членом не вышло бы.
Член не опускался, и дело было вовсе не в учении. Он будто ждал чего-то, напряженный и неспокойный.
Потом из темноты возник лорд Грегори, в сером бархатном камзоле. Золото по краям его накидки поблескивало, поблескивал и кожаный ремень в руке. Еще порка, успел подумать я. Ну что ж, пленный принц должен смириться, терпеть и уповать на то, что хватит сил молчать и не дергаться.
Однако наставник заговорил со мной, похвалил за выдержку и поинтересовался, знаю ли я имя светловолосой принцессы. «Нет, милорд», — с почтением ответил я, довольный, что смог угодить лорду Грегори. А ведь угодить ему даже сложней, чем Королеве.
Тогда лорд Грегори сказал, что зовут ее принцесса Линетта, и что она — личная рабыня великого герцога Андре. «Что мне с того? — подумал я в тот миг. — Я-то личный раб самой Королевы». Однако наставник довольно добрым тоном поинтересовался, не нахожу ли я принцессу милой. Я поморщился, не понимая, к чему он ведет. Я помнил ее груди, которыми она терлась об меня, помнил ее темно-синие глаза, потому что смотрел в них, когда стыд позволял. «Не знаю, милорд, — ответил я. — Думаю, не будь она милой, ее бы не забрали в Замок».
За эту дерзость лорд Грегори ударил меня по меньшей мере раз пять и очень сильно. Ягодицы вновь вспыхнули огнем. Я помню, наш наставник частенько говаривал: будь его воля, он бы не давал нам спуску, чтобы зады наши горели постоянно. Тогда ему для наказания достаточно было бы лишь провести по ним перышком. И вот я раскачивался перед ним на дереве, чувствуя, как болезненно тянутся мышцы и сухожилия, а заодно понимая, что лорд Грегори зол на меня и вместе с тем очарован мною. Иначе не пришел бы среди ночи выпороть меня. Выпороть он мог любого из рабов. Эта мысль доставляла странное удовлетворение.
Я знал, как скроен и что мое тело находят привлекательным… однако лорд Грегори сказал, что принцесса Линетта во многом непревзойденна, и что ее внешние прелести дополняются небывалым пламенным духом.
Я изобразил скучающую мину. Мне предстояло висеть на дереве всю ночь, а лорд Грегори, этакий пиявка, пришел пытать меня рассказами о мучительнице. Хотя затем он признался, мол, донес Королеве, как хорошо меня наказала принцесса Линетта, как бойко она себя проявила и ее рука ни разу не дрогнула. Я испугался, но лорд Грегори заверил меня: Королева была рада таким новостям.
«Порадовался и хозяин Линетты, великий герцог Андре, — добавил наставник. — Оба немного пожалели, что пропустили такое зрелище и что свидетелями ему стали только рабы». Я не отвечал, и лорд Грегори продолжил: «Посему было решено устроить небольшое развлечение.
Исполнившись отчаяния, я все же промолчал. «Итак, — подвел итог лорд Грегори, — завтра, когда твоя попка заживет, мы устроим небольшой спектакль, где укротительницей выступит принцесса Линетта. Вооруженная ремнем, она и будет гонять тебя по манежу».
Мое лицо залилось краской гнева и негодования. Впрочем, в темноте наставник видеть этого не мог. Он лишь хитро и победоносно поблескивал глазами. «Ты, — продолжал лорд Грегори, — проявишь всю прыть и ловкость, на какие способен, ибо Королеве не терпится посмотреть, как ты станешь вспрыгивать на стул, ползать на четвереньках и скакать через кольца — их прямо сейчас устанавливают. А раз ты у нас питомец, что может пользоваться руками, то еще и трапецию приготовят. Принцесса Линетта со своей лопаточкой выжмет из тебя все соки».
Немыслимо, подумалось мне. Одно дело одевать и раздевать мою Королеву, поклоняться ей, боготворить, бегать для нее за туфельками и прочими вещами, терпеть порку от ее руки, и совсем другое — добровольно выполнять унизительные трюки. Даже мысли о грядущем представлении истязали меня, и я уверился, что не справлюсь, что за неловкость и медлительность меня опять сошлют на кухню.
Я был вне себя от гнева и страха, а жестокий лорд Грегори, которого я возненавидел, улыбался. Потом он ухватил меня за член — под корень, не за головку, чтобы я ненароком не кончил, — и притянул к себе, так что ноги мои оторвались от земли. «Представление должно выйти на славу, — сказал он. — Королева с великим герцогом ожидают увеселения, и принцесса Линетта расстарается, дабы впечатлить двор. Ты уж не дай ей себя затмить».
Покачав головой, Красавица поцеловала принца Алекси. Теперь-то ей стало ясно, что он имел в виду, сказав, мол, самое страшное впереди.
— Алекси, — нежно произнесла она, как будто могла спасти его от унижения, еще не состоявшегося в прошлом. — Разве не сломили тебя, когда заставили собирать золотые шарики? — Она помолчала. — Неужели и мне предстоит то же?
— Ты со всем справишься, со всем без исключения, в том и есть смысл моего рассказа, — ответил принц. — Каждая новая игра пугает потому, что она — новая, однако нова она лишь внешне. По сути же все игры одинаковы: порка, унижение, ломка воли… разнится только фасад.
Ты молодец, что вспомнила про золотые шарики. Да, собирать их в королевских покоях и прыгать через кольца — одно и то же, но когда меня только вернули к Королеве и заставили носиться в поисках бисера, я едва отошел от испытаний кухней и думать ни о чем не мог. С тех пор моя сила воли окрепла, и вот ее готовились сломить по новой. Если бы меня загнали на манеж сразу после кухни, я, может статься, и показал бы неплохое представление, даже не пикнув и с большой охотой. Не знаю… Меня должна была увидеть целая толпа, да и бегать предстояло намного дольше и унижаться куда сильней: так запросто принять постыдную позу, подобно дрессированному зверю, себя не заставишь.