Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни

Кэмерон Джулия

Недавно я познакомилась с очень высоким и вечно занятым мужчиной с Манхэттена. Вчера мне пришло в голову: «У Дэвида вертикальная жизнь». В том смысле, что дни у него длинны и круты – в них полно работы, и он взбирается по лестнице расписания рывком, как реактивный самолет, достигая чистого неба только к полуночи.

Моя жизнь здесь, в Нью-Мексико, на ранчито размером с кукурузный тако, совсем не вертикальна. Здесь она горизонтальна. С трех сторон я окружена горами. С четвертой, западной, на сотни миль простираются холмы.

Когда пишу, я часто смотрю вдаль, приглядываясь ко всему, что движется в мою сторону издалека: не только на погоду – как дождь шагает по равнине ногами дождя – но и на людей, события, обстоятельства. Я люблю глядеть вдаль. Люблю щуриться

на образы того, что еще только появится. Люблю смотреть, как фокусируется все новое.

Фокусироваться – и значит писать. Все начинается с образа, с чего-то, что мне хочется рассмотреть получше. Когда пишу, я как будто навожу резкость на линзах бинокля и записываю все, что вижу. Это описание «кино в голове», как выразилась преподаватель литературного творчества Коллин Рэй. Это значит наблюдать и записывать, а не выдумывать.

Если дать себе замечать, уже не кажется, что пишешь в одиночестве. Это танец между действительностью и нами как наблюдателями. Это верно и для художественной прозы. Как и гора Священная за моим окном существует в реальности, так и все, что мы пытаемся написать, уже существует и вполне реально. Наша задача – откликнуться на зов этой реальности, воспринять ее и описать. Наша задача – быть внимательными.

Мой рыжий арабский скакун, Джек, сосредоточенно смотрит в окно кабинета. Я знаю, ему слышно, как я стучу по клавишам. Он знает, что для него это означает и то, что его скоро покормят, и то, что этого не случится, пока я не закончу. Он так же, как и я, полагается на мое писательство.

«Не знаю, как тебе удается», – иногда говорят мне, когда я ввязываюсь в очередную творческую авантюру, которая кажется другим слишком рискованной – например, книга в соавторстве с бывшем мужем.

Я просто пишу – вот «как». Так мне удается и все остальное. Так я усваиваю жизнь. Это пища для ума и пища вообще. Если меня настигают трудности, я пишу и на этих дрожжах, и о них.

На этой неделе у меня случился резкий и неприятный разговор с редактором. Один мой текст был значительно и некачественно переписан. Я позвонила, чтобы пожаловаться. Сказать: «Я уже взрослая. Дайте мне внести свою правку, чтобы текст выглядел моим». В ответ я услышала неожиданное нападение с переходом на личности.

Редактор – это писатель, который не пишет. Я же пишу с радостью и часто. Истинной причиной этого нападения было страдание, смешанное с завистью и язвительностью. Оно было похоже на ядовитый осиный укус, вместе с противным жужжанием. Я отошла от телефона, пошатываясь, как ужаленная. А потом представила себе этого редактора в виде угрюмой и жестокой средневековой горгульи – и написала себе противоядие.

МУЧЕНИК

О мученик. Как горестно брести,Когда терзает стопы терн.И жалит, и кровит —Чего же сам не видишь,Что об ином пути тоскуешь?О мученик. Ступаешь по стеклу.Изранены твои подошвы.Зачем врановы локоны отсек,От боли мечешься, а о мечте забыл?О мученик, я помню, кем до цикуты был ты.Я помню тебя гордым и лихим.Пока не выпил ты нектар забвенья,Блистательным водоворотомНа солнце ты сверкал.О мученик, что же наделал ты?Зачем своим же клювом,Свои же перья ты до крови драл?О мученик, скажи мне. Назовись.Поименуй позор свой умолчанья,О мученик, ты вспомнишь, кто ты есть.Увидишь долгий рваный свой рубец:Владей

же тем, что сам и совершил, —За танец на иззубренных камнях босым, в кровиПлати, владей им, все прости себе, вернись домой.

Писательство – это алхимия. Когда я закончила стихотворение и смогла вырваться из тесного умственного пространства обиды в просторное сердце – перестала быть жертвой, врагом, раненым соперником. Я снова стала тем, что я есть, – писателем. Я переварила рану в творчество.

«Никогда не видел ничего подобного, – сказал мне как-то врач. – Вы от травмы немедленно переходите к искусству».

Писать – это лекарство. Это действенное противоядие для душевных ран. Это прекрасный спутник в любых трудных переменах. Поскольку писать – значит не только изобретать, а еще и наблюдать, к переменам можно относиться не только с опаской, но и с любопытством. Когда пишем о них, будто помогаем им свершиться, идем им навстречу. Это позволяет нам переписать свою жизнь.

Однажды моя мама, не подумав о последствиях, заметила моему будущему – патологически ревнивому – мужу: «Джули никогда не расстается с бывшими».

Это правда, но только потому, что мои бывшие становятся моими старыми друзьями. Отношения похожи на пейзажи – каждый по-своему прекрасен, хотя и меняется в зависимости от времени года. Когда пишу, я помогаю разным персонажам в своей жизни обрести новые сюжетные линии. Благодаря этому лик любви может меняться, так его можно перерисовать.

Писать можно так же, как оператор использует разные объективы, – что-то увести в расфокус, что-то снять под новым углом. Что-то – покрупнее. А можно захватить целый пейзаж, поместив что-нибудь на передний план. Если писать – значит смотреть кино в голове, то его можно еще и монтировать, можно добавить музыку и закадровый голос.

Одна моя подруга утверждает, что в нашей жизни столько божественного присутствия, сколько мы заслуживаем. Какая страшная мысль! Я немного ее подправила: в нашей жизни столько божественного присутствия, сколько мы можем воспринять. Я – творческий человек и в последние тридцать лет только и делала что проигрывала в голове сюжеты и знакомилась с их героями. Стоит ли удивляться, что мой Бог предпочитает острое развитие событий – входы и выходы, достойные киносценариев? Я пишу, и это помогает мне следить за всем происходящим и наслаждаться тем, что есть.

Когда я познакомилась с Дэвидом, он как будто шагнул из-за кулис и протянул руку. Шагнул из-за кулис…

Когда я писала эту фразу, меня вдруг озарило: а ведь я и сама окружила занавесом свою жизнь. Я не ожидала, что встречу кого-нибудь настолько смелого, кого это не остановит. Ага, интересный поворот, на который я обратила внимание благодаря речевому обороту.

Речевые обороты – как обороты ключа в замочной скважине: они открывают двери, заводят мотор. И ключ, и авторучка помещаются в руке, и достаточно лишь просто движения, чтобы начать двигаться, меняться… Я опускаю авторучку в жизнь, как весло в реку. Прибавляю скорость, меняю направление и глубину. Мои извилины, как и мышцы, обожают брызги и волнение творческого потока. Он несет меня куда-то, но я на ходу определяю маршрут. Могу напряженно ссутулиться или расслабленно откинуться назад. Могу держаться поближе к берегу или броситься в бурное течение в самой середине. Это приключение. И жизнь писательская мне нравится.

Способ приобщения

Нередко мы так хотим жить как писатели, что забываем замечать, что у нас уже есть жизнь, о которой можно писать. Это упражнение поможет вам писать о жизни.

Зажгите свечу. Включите приятную музыку. Засеките пятнадцать минут. Ручкой на бумаге, от руки, опишите что-нибудь из своей жизни, что пытаетесь переосмыслить. Несколько примеров:

• Привыкание к новому начальнику

• Моя злость на сестру

• Начало совместной жизни с бойфрендом

• Беспокойство о здоровье собаки

• Возможность покупки горного велосипеда